• Ориенталистика
• 2019 год
• Том 2, № 2

17 апреля 2019 г. в Отделе сравнительного культуроведения ИВ РАН прошел очередной круглый стол по теме «Западные воздействия на культуры Востока: контакты и конфликты». Он явился своеобразным итогом и одновременно продолжением уже прошедших форумов, на которых ученые, представители разных специальностей (философы, искусствоведы, историки, литературоведы, лингвисты, психологи) по множеству регионов - от Мадагаскара до Малайзии, от Ливана до Монголии, от Северной Африки до Южной, от Ирана до Пакистана, Китая и Японии - ежегодно собираются для совместного обсуждения научных проблем, связанных с мультикультурализмом, взаимодействием культуры и политики, традициями и модернизацией, положением национальных культур Востока в транснациональном пространстве. Новый круглый стол выявил особые формы присутствия Запада в древних и современных культурах Востока и способы освоения, усвоения, трансформации или отторжения ими западных образцов культуры, полученных в результате цивилизационных контактов.

• архитектура
• Восток и Запад в диалоге цивилизаций
• изобразительное искусство
• культурные заимствования
• литература Востока
• процессы модернизации
• трансформации
• христианство на Востоке

Очередной круглый стол в Отделе сравнительного культуроведения ИВ РАН (руководитель - Ю. В. Любимов) был посвящен актуальной про­блематике и вызвал большой резонанс в разных подразделениях Института востоковедения и в других академических и научно-педаго­гических учреждениях Москвы. На круглом столе выступили 21 специа­лист, в том числе культурологи, искусствоведы, философы, лингвисты, литературоведы, историки и политологи. Еще 9 человек прислали тези­сы своих исследований для сборника, подготавливаемого в настоящее время по итогам форума. Такие сборники трудов уже четыре раза выхо­дили по материалам предшествовавших круглых столов, проводимых Отделом сравнительного культуроведения Института востоковедения (о мультикультурализме и этнической многокультурности в истории Востока; о традициях и новациях в культурах Востока; о взаимосвязи культуры и политики в странах Востока; о национальных культурах Востока в транснациональном пространстве). Помимо представителей разных отделов Института востоковедения, в круглом столе приняли участие ученые из Института языкознания РАН, Института мировой литературы им. Горького РАН, Института Африки РАН, ИСАА и Государственной академии права. 

Участники круглого стола продемонстрировали исключительно глу­бокое знание, почти «точечное», прицельное изучение своего предмета, выявляя и подтверждая конкретными примерами различные формы «извечно» существовавших в той или иной форме цивилизационных контактов, которые приводили и к продуктивному диалогу цивилиза­ций, и к определенного рода конфликтам, вызывавшим, в свою очередь, не менее значимые процессы культурной эволюции восточных и африканских народов, и по сей день зачастую не приемлющих «западные образцы», ущемляющие их самобытность и самостоятельность.

Очередной круглый стол пополнился новыми областями исследова­ний востоковедов, предоставивших возможность сопоставления измене­ний традиционных форм в различных областях восточной культуры под воздействием Запада. Чрезвычайно интересным оказался анализ влия­ния христианства на современные восточные и африканские общества, в частности отказ от влияния Ватикана в православных общинах мусуль­манского мира, процессы реформации иудаизма под влиянием Запада и т.д.

Для удобства изложения материалов круглого стола имеет смысл начать обзор с исторически более удаленных по времени тем выступле­ний, постепенно переходя к более современным процессам в изменении восточных культур под воздействием Запада, включая социально-поли­тические, религиозные, литературные и искусствоведческие исследова­ния в области цивилизационных контактов и конфликтов.

Е. Ю. Ендольцева (ИВ РАН) отметила некоторые аспекты влияния культуры Запада на Восток на примере абхазской скульптуры эпохи Средневековья. По ее мнению, романская скульптура Западной Европы и архитектурная пластика Кавказа и Закавказья того же периода суще­ствовали в едином культурном и информационном пространстве. Некоторые сюжеты фиксируются в скульптуре различных регионов в один и тот же исторический период. Иногда изображения, которые сохранились в церковной пластике Кавказа, можно атрибутировать только благодаря аналогиям в романской скульптуре, снабженным зача­стую надписями. Два красноречивых примера - фрагмент плиты с изо­бражением одного персонажа, дергающего за бороду другого, из фондов Абхазского государственного музея в г. Сухум, и фрагмент плиты из церкви в Тхаба-Ерды (Ингушетия).

В первом случае сюжет идентифицируется благодаря аналогичному изображению на капители в церкви Нотр-Дам дю Пор в Клермон- Ферране (благодаря сохранившейся латинской надписи точно известно, что там проиллюстрирован Сон Иосифа). Во втором - благодаря надписи под изображением на капители в клуатре собора в Эльне (Франция) (союз льва и грифона).

О несколько более поздних воздействиях западного искусства на африканскую храмовую роспись рассказала В. З. Куватова (ИВ РАН), обо­значив тему своего исследования как «Европейский ад в эфиопской монументальной живописи».

Начиная с XVII в., отметила она, в эфиопской христианской живописи получают распространение изображения ада и дьявола. В первую оче­редь, они появляются в контексте сцен «Страшного суда» и «Сошествия во ад», однако иногда выступают и как самостоятельная часть обширных иконографических программ росписи церквей. Композиции с изображе­нием дьявола преимущественно встречаются в монументальной живо­писи, намного реже их можно видеть в иллюминированных манускрип­тах, обычно в сценах искушения Христа. В иконописи, вполне закономер­но, сюжеты подобного рода единичны. Иконография дьявола, демонов и ада в эфиопской живописи носит явный отпечаток западного художе­ственного влияния. Отсутствие подобных сцен в монументальной живо­писи XII-XV вв., развивавшейся под воздействием коптской и, возможно, суданской живописи, косвенно свидетельствует в пользу того, что их источниками стали образцы книжной миниатюры, привезенные в стра­ну в XV-XVII вв. венецианскими мастерами, с 1480-х гг. работавшими в Эфиопии. В середине XVI в. большую активность проявляли иезуитские миссионеры, которые привозили в Эфиопию гравюры и печатные образ­цы, в том числе из индийского Гоа, бывшего опорным пунктом миссио­нерской деятельности иезуитов в Азии. Вторая волна иезуитской актив­ности и, соответственно, иконографического влияния пришлась на рубеж XVI-XVII вв., когда вновь прибывшие миссионеры привезли иллю­стрированные богословские книги и печатные репродукции икон.

Опиумные войны в Китае как феномен столкновения культур и циви­лизаций стали темой доклада Р М. Зиганьшина (ИВ РАН), который под­черкнул, что период цинской династии (1644-1912), характеризующий­ся конфликтом с Великобританией, является «самой позорной» истори­ческой страницей для обеих сторон - и Востока, и Запада. Для Запада, потому что Великобритания на межгосударственном уровне занималась наркоторговлей и заставляла другое государство путем военного вмеша­тельства покупать опиум. Китаю же, который традиционно воспринимал себя как «Срединное государство», т.е. центр мира, и на современном этапе «стремительно вырывающемуся в мировые лидеры», это напоми­нает о фактически полуколониальном существовании и зависимости от Запада, что не может не восприниматься болезненно.

Значительное количество участников круглого стола затрагивало конфессиональные проблемы культур Востока, испытавших воздей­ствие религии Запада, т.е. христианства. Е. А. Кривец (ИВ РАН) в своем выступлении рассказала о борьбе коптов Египта с западной церковью в истории и современности. Она отметила, что уже к XIV в. христианская церковь в Египте пришла в упадок вследствие сильного давления со сто­роны мусульманских властей, чем не преминул воспользоваться Ватикан, всеми способами стремившийся к расширению своего влияния на Востоке. Распространение власти турок-османов на территории бывшей Византийской империи в значительной мере стало следствием этого процесса, считает докладчик. Угроза подчинения коптов католической власти Римского папы, несмотря на христианское вероисповедание тех и других, была много опаснее, по ее мнению, антихристианской власти.

Египетские мусульмане могли физически уничтожить коптов и их веру, а католическая экспансия предполагала изменение принципа жизни коптов - подмену религиозного символа при сохранении внешней обрядности. Поэтому выбор был сделан в пользу османов.

Конфессиональные проблемы возникали и в среде иранских зоро- астрийцев, чья древняя религия подверглась испытаниям после ислам­ской экспансии еще в VII в. Часть их переместилась в Индию, где зоро- астрийцы, парсы, до сих пор пытаются сохранить свои верования, однако и здесь претерпевают давление другой конфессии, о чем рассказала в своем выступлении М. Б. Мейтарчиян (ИВ РАН). Она рассмотрела влия­ние европейских миссионеров на парсов Индии, воздействие европей­ского образования и протестантского христианства на их образ жизни. Затронув вопрос о реформаторстве и традиционализме в религиозных воззрениях парсов, М. Мейтарчиян рассказала о случае с протестантским миссионером Джоном Уилсононом, прибывшим в Бомбей в 1829 г. В своей проповеди он обвинил зороастрийцев в «дуализме» и высмеял их древ­ние космогонические и мифические сведения, собранные в одном из поздних зороастрийских сакральных текстов. Это настолько поразило парсов, что их жрецы даже не могли достойно отстоять свои позиции и впали в замешательство относительно истинности своих верований.

С прямо противоположными последствиями воздействия христи­анства на культуру Кореи участников круглого стола ознакомил А. В. Пак (ИВ РАН). Говоря о роли протестантской церкви в трансформа­ции традиционного корейского общества в конце XIX - начале XX в., ученый подчеркнул, что большинство европейцев, впервые начинающих интересоваться Востоком, склонны считать, что современная Южная Корея - буддийская страна с конфуцианской моралью и тради­циями. Между тем история христианства в этой стране насчитывает уже несколько веков. Начавшись с первых полуподпольных церквей и кружков по изучению тогда еще «диковинного» западного учения, христианство (вначале католицизм, а затем протестантизм) к началу XX в. не только сумело органично врасти в корейскую почву, но даже и потеснило традиционные верования. Первыми в Корею в XVI-XVII вв. пришли католики. Однако вследствие того что в тот период страна еще была закрыта для контактов с европейцами, они не смогли добиться успеха. К моменту открытия страны для контактов с европейскими державами и Японией лишь протестантские миссионеры из США и Великобритании сумели добиться в Корее наибольшего успеха. Они же в конце XIX - начале XX в. были первыми, кто привнес в тогда еще единое корейское государство прогрессивные идеи западной культуры. И сегодня, в эпоху глобализации и новых технологий, христианская церковь, полагает докладчик, занимает важное место в культуре, поли­тической жизни и истории этой страны.

В выступлении Е. Э. Носенко-Штейн (ИВ РАН) были проанализирова­ны проблемы реформации иудаизма под воздействием Запада. Реформа религии, отметила докладчик, обычно происходит как своеобразные возврат к ее «первоначальным ценностям» и ее очищение от «поздней­ших наслоений». Так происходило и с иудаизмом на протяжении веков. Но попытки такого рода имели место главным образом в Европе. Таково возникновение хасидизма в конце XVIII в. (Украина) под лозунгом спири­туализма и «служения богу в радости». Впоследствии хасидизм вылился в крайний ритуализм, он получил значительное распространение во многих странах Европы и Америки, где среди евреев преобладали ашке- назы. В странах Ближнего и Среднего Востока, в Северной Африке и на Балканах, где преобладали сефарды, хасидизм до недавнего времени не был популярен. Однако в Израиле его последователи имеют значитель­ное общественное и политическое влияние.

Другая попытка реформы - возникновение так называемого либе­рального иудаизма, впоследствии получившего название «прогрессив­ного» или «реформистского». Он возник в Германии в 1820-е гг. как стремление модернизировать древнюю религию и сделать ее более рационалистической. Реформизм, как и другие деноминации, полагает исследователь, направленные на модернизацию религии, тоже транс­формировался. Он получил наибольшее распространение в протестант­ских странах. В еврейских общинах на Востоке он распространения не получил в силу присущих им традиционализма и патриархальности. В Израиле его позиции, в отличие от позиций ортодоксального иудаизма, довольно слабы.

Следующий по времени блок докладов относился к изменениям, про­исшедшим в культурах Востока в эпоху колонизации стран Азии и Африки, а также к их последствиям в период освобождения от колониальной зави­симости. Несмотря на достаточную разработанность этой тематики, докладчиками было сделано немало ценных уточнений и наблюдений, вкупе представляющих значительный вклад в востоковедение и африка­нистику. Так, в докладе Е. Ю. Ваниной (ИВ РАН) было отмечено, что хотя главной целью британской колониальной политики с XVIII в. в Индии было, согласно заявлениям ее идеологов, «улучшение» субконтинента, опиралась она при этом не на реалии, а на концепции ориенталистов, которые не столько изучали Индию, сколько «воображали» ее. Жителей Индии, где мягкими методами, а где радикальными, принуждали к отказу от тех сторон их быта, которые, на западный взгляд, были «неправильны­ми». В результате историческое мышление индийцев было переформати­ровано в соответствии с тем, как западные ученые представляли себе древность, Средневековье и современность Индии, игнорируя при этом существовавшие в доколониальном индийском обществе представления о прошлом. Через систему английского образования, без которой индиец не мог сделать какую-либо карьеру, «туземцам» был навязан английский взгляд на прошлое, его основные события, на сложившиеся представле­ния о «героях и злодеях», на саму способность индийского общества к саморазвитию. В конечном счете это не могло не привести к формирова­нию общенационального самосознания, в результате которого в 1947 г. Индией была завоевана независимость.

О пакистанском варианте воздействия Запада рассказала Н. А. Замараева (ИВ РАН), которая подчеркнула, что Пакистан, возник­ший в результате распада Британской колониальной империи в 1947 г., испытал влияние англосаксонской модели развития, что проявилось и в становлении его государственности, и в развитии самого пакистанского общества.

Сочетание многообразия восточных традиций, ислама (большин­ство населения - сунниты), полиэтничности, попеременного управления государством гражданскими и военными структурами с традиционной привязанностью местного общества к западному, в первую очередь бри­танскому, образу жизни демонстрирует одновременно вызовы Старому Свету, отстаивая свою самобытность в общем контексте цивилизацион­ного развития человечества.

О западном «культурном факторе» в развитии современной культу­ры Ирана было сообщено в тезисах, представленных М. С. Каменевой (ИВ РАН), которая проанализировала некоторые аспекты культурной поли­тики, проводимой руководством Исламской Республики Иран, избрав­шей собственный, особенный путь развития, на фоне бурного продвиже­ния вперед мировых глобализационных процессов. В этом контексте автор сконцентрировала свое внимание на двух важных факторах - взаи­моотношениях Ирана с Западом и международном аспекте культурной политики государства. Показано, что отношения Ирана с западным миром выстраивались в направлении от полного отрицания важной роли культуры Запада к постепенному росту интереса к ней. Подчеркнуто, что международный аспект культурной политики ИРИ, сформировав­шись в первые десять лет после исламской революции и получив даль­нейшее развитие в следующие десятилетия, становится важным факто­ром внешнеполитической деятельности руководства Ирана, способству­ющим реализации идеи экспорта исламской революции за пределы страны, достижению Ираном лидирующих позиций в регионе, а также иранской культурной экспансии.

Ученые-африканисты также осветили характер воздействия Запада на культурное развитие стран континента, подвергшегося в свое время колониальному захвату. А. Н. Мосейко (ИАфр. РАН) отметила специфику восприятия западных культурных влияний у жителей Мадагаскара. Особенностью малагасийской культуры, по мнению ученого, является ее устойчивость и сопротивление агрессивным попыткам аккультурации и «цивилизаторству». Из западной культуры были восприняты элемен­ты, востребованные обществом, прежде всего христианство, созвучное местной религии, письменность на основе латиницы, книгопечата­ние и т.д. В то же время сами эти заимствованные элементы подверга­лись изменениям и адаптации к автохтонной культуре. С особой береж­ностью на Мадагаскаре относятся к малагасийскому языку.

Е. В. Харитонова (ИАфр. РАН) рассказала о прецедентах применения традиционных африканских этических систем в урегулировании поли­тических конфликтов. Она рассмотрела способы традиционного реше­ния внутриполитических проблем кризисного периода на примере двух стран субсахарской Африки - Руанды и ЮАР, переживших сложные исто­рико-политические и культурные процессы одновременно. В Руанде это был период после геноцида 1994 г. и в ЮАР - после падения режима апартеида в 1994 г. В докладе показано, как использование традицион­ной этики и традиционных форм взаимодействия дает возможность преодолеть кризис и на определенном историческом этапе создать усло­вия для мирной жизни, хотя в ряде случаев африканские решения осу­ждались западными правозащитными организациями.

О том, как, собственно, «азиатские ценности» повлияли на попытки внедрения европейских конфессиональных ориентаций в таком государ­ственно-национальном «анклаве» как Сингапур, написала в своих тези­сах для круглого стола Е. М. Астафьева (ИВ РАН). Она обратилась к ана­лизу причин роста популярности в Сингапуре неденоминационных пятидесятнических харизматических церквей, начавшегося в 1980-х гг., а также ответной реакции правительства на эти процессы. В докладе рассматривается, как теология церквей, проповедующих «Евангелие процветания», тесно переплетена с капиталистической этикой, ориенти­рованной на культ потребления и «макдональдонизацию» духовных потребностей в осознании смысла собственного бытия и моральных принципов. Исследователь анализирует политические меры правитель­ства Сингапура, направленные на противодействие этому влиянию путем создания и активного внедрения в жизнь идеологии «коллектив­ных ценностей». Эта идеология по сути является усовершенствованной концепцией «азиатских ценностей», призванных противостоять распро­странению в сингапурском обществе чуждых принципов, в первую оче­редь - приоритета личных интересов над интересами общества в целом.

Неожиданно новая, но весьма актуальная для современных восточ­ных и африканских социумов проблема иностранного туризма, объек­тивно как бы способствующего их экономическому развитию, прозвуча­ла в выступлении П. А. Куценкова (ИВ РАН), исследующего такой малодо­ступный регион, как Плато догонов в Мали. Докладчик подчеркнул, что вторжение множества западноевропейских туристов в размеренную жизнь догонских деревень не могло не оказать влияния на их культуру.

Однако это воздействие оказалось не таким «позитивным», как можно было бы ожидать: неожиданным образом оно поколебало религиозные предпочтения догонов, вызвав у них интерес не столько к христианству, сколько к исламу. Традиционные ремесла и изобразительное искусство (керамическое производство, ткачество и скульптура) по-прежнему про­цветают, так как пользуются спросом у туристов. Однако есть и негатив­ное воздействие туризма, как считает исследователь: гиды кратко изла­гают туристам «основы догонской мифологии» по французскому этноло­гу Марселю Гриолю, который, по его мнению, во многом исказил истинную этнокультурную историю догонов.

Возвращаясь к «азиатскому направлению» исследований о способах и формах западного воздействия, кратко охарактеризуем три доклада, посвященных Японии. Е. Л. Скворцова (ИВ РАН) рассказала о западном влиянии на развитие японской общественной мысли. Она подчеркнула, что воздействию западной культуры и идеологии на духовную жизнь Японии посвящено немало исследований не только в России и в зарубеж­ном японоведении, но и в самой Стране восходящего солнца. Тема эта чрезвычайно обширная и до конца далеко не исследованная. Впрочем, и сегодняшняя Япония предоставляет немало примеров активной духов­ной экспансии западной цивилизации. Докладчик привела убедительные образцы усвоения некоторых воззрений западных мыслителей в фило­софских трудах японских ученых XIX в., не исказивших сущность их собственных духовных исканий, но расширивших их научные горизонты.

В XX - начале XXI в., в эпоху глобализации, японская культура претер­певает и ряд трансформаций, которые отметил в своем выступлении чл.-корр. РАН В. М. Алпатов (Институт языкознания РАН). Он отметил, что именно сейчас, несомненно, элементы японской культуры от дзен-буддизма до караоке и аниме имеют гораздо большую известность в мире, чем это было еще несколько десятилетий назад. Однако главная причина этого - не столько активность самой Японии (хотя, разумеется, и это имеет место), сколько включение элементов японского происхож­дения в массовую культуру глобализации, формируемую в США, где про­исходит отбор. Американское происхождение этих элементов проявля­ется, например, в принятых сегодня лингвистических транскрипциях. В России в советскую эпоху японская культура в основном получала известность через непосредственные контакты, но теперь это происхо­дит, прежде всего, через посредство США, подчеркнул ученый.

Об американском факторе в формировании послевоенной массовой культуры в Японии подробно говорила в своем выступлении Е. Л. Катасонова (ИВ РАН), отметив, что любая война всегда несет с собой хаос и упадок всех сторон жизни населения, в том числе и культуры. В Японии, которая на протяжении всей истории не испытывала вторже­ния чужестранцев на свои острова и первой из стран познала ужас атомной бомбардировки в августе 1945 г., поражение во Второй мировой войне вызвало настоящий шок (там это принято называть травмой). Помимо разрушенных городов, множества человеческих жертв, тяжелей­шего экономического кризиса и стремительного обнищания населения, в Японии проигранная война произвела и полный крах духовной жизни японцев. Тем не менее с середины XX в. Япония нашла силы сделать эко­номический вызов мировому сообществу, вслед за которым последовал новый - культурный. Японцы познакомили мир с интереснейшей и свое­образной массовой культурой, гармонично сочетающей в себе опыт мно­говековых традиций и все новейшие достижения, пришедшие извне, современные технологии и ценностные ориентиры сотен миллионов потребителей во всем мире. И хотя японская массовая культура в целом пока еще не во всем может соперничать с мощной культурной индустри­ей США, абсолютного лидера в этой области, она, считает исследователь, с содержательной и технологической точек зрения гораздо более разви­та и многогранна, чем американская.

Специалист в области китайского искусства М. А. Неглинская (ИВ РАН) полагает, что дальневосточный рынок рубежа XIX-XX вв. явился стилеобразующим фактором современного западного искусства. В своих тезисах она отстаивает мнение, что принципы западного модерна рубе­жа XIX-XX вв. базируются на потенциале и западных, и восточных куль­тур, однако многие исследователи ограничиваются в основном конста­тацией преобладания в модерне японского влияния. Япония на этом этапе действительно была готова (в отличие от Китая) осваивать новые западные технологии, открывшие стране доступ на мировой художест­венный рынок. Но все же сама японская культура веками развивалась в диалоге с Китаем.

Китай уже в периоды Мин (1368-1644) и Цин (1644-1911) активно участвовал в формировании предметной среды Запада, выступая постав­щиком фарфора и лаков, а в конце XIX в. - перегородчатых эмалей. Если на рубеже XVII-XVIII вв. экспортный фарфор (изделия с полихромной росписью по белому фону) способствовал сложению стиля рококо и сти­левой эволюции европейского искусства в целом, то декоративные воз­можности китайских клуазоне с их цветовой интенсивностью, графично- стью контуров, плоскостностью изображений смогли по достоинству оценить мастера западного модерна и их преемники.

Формообразующее значение ремесла уравняло декоративное искус­ство модерна с живописью, явилось новшеством, отличающим стиль модерн и наследующие ему авторские стили XX в. Запад, столетиями выступавший заказчиком произведений дальневосточных ремесел, едва ли мог прогнозировать последствия своей экономической инициативы - например то, что дальневосточный экспорт приведет к активному пре­образованию современного западного искусства.

Изучение урбанистического искусства Бирмы (с 1989 г. - Мьянмы) позволило А. А. Симонии (ИВ РАН) сделать выводы о том, что архитектур­ное наследие колониального Рангуна, бывшей столицы государства, ныне именуемой Янгон, представляет собой не только городское разно­образие, но и уникальный исторический центр - образец типичной бри­танской колониальной застройки. После обретения независимости в 1948 г. руководство страны не придавало большого значения сохране­нию памятников архитектуры колониального прошлого, а после перене­сения столицы в специально построенный г. Нейпьидо в 2005 г. опустев­шие административные здания Янгона стали быстро приходить в упа­док. Отношение к колониальному архитектурному наследию изменилось в последнее десятилетие. По инициативе историка Тан Мьин-У был соз­дан «Янгонский фонд наследия», который предпринимает усилия для спасения и сохранения оставшихся памятников колониальной архитек­туры. Новое гражданское правительство Аун Сан Су Чжи поддерживает эти инициативы. В отличие от Сингапура и Куала-Лумпура, утративших некоторые исторически значимые архитектурные ценности, у Мьянмы есть шанс сохранить их.

С. Д. Сыртыпова (ИВ РАН) рассказала о синкретизме традиций кочев­ничества и современных мировых трендов в живописи современной Монголии. Профессиональные художники Монголии XX в. в большин­стве своем получали образование в художественных академиях СССР либо в буддийских монастырях Монголии и Тибета. Докладчик считает, что именно русская живописная школа закономерно вошла в практику монголов. Самые разные художественные школы XX в.: импрессионизм, кубизм, сюрреализм, супрематизм, абстракционизм, актуализм и пр. - не обошли стороной и Монголию. Однако до конца 1980-х гг. социалистиче­ский реализм был главным мерилом «правильной» изобразительности (Д. Дамдинсурэн, Б. Чогсом, Ц. Амгадан и мн. др.). Особенно продуктив­ным для развития монгольского искусства стал период после демокра­тической революции 1990 г. Открытие границ, возможность знакомства с мировыми шедеврами, тенденциями, поиски собственного пути - все это породило своеобразные гибридные явления, хотя традиционная живописная культура буддийской Монголии была и остается живитель­ной почвой для роста современных творческих приемов (Заясайхан Самбу, Отгонбаяр Эршуу, Ангарагсурэн, Энхбат Лантуу, С. Ундраа, Ц. Монхжин, Р. Чинзориг и др.). Живописцы Монголии не теряют связи со своими истоками, поразительным образом сохраняя кочевническую эстетику даже в своих «суперсовременных» работах.

Ш. М. Шукуров (ИВ РАН) говорил о тенденциях синкретизма и об опыте европейских архитекторов по изменению облика городов Востока. Докладчик сделал ряд ценных наблюдений о взаимовлиянии Запада и Востока в современном искусстве в целом, обладая обширными знаниями в области мусульманской архитектуры, искусства древнего и совре­менного Ирана и теоретических разработок концепций «Xрама» и «Совершенного человека», «опытов преодоления Чужого» и многих аспектов искусства Востока и Запада.

Круглый стол ознакомил собравшихся и с целым блоком литерату­роведческих исследований, касающихся западных влияний на развитие литературного процесса, особенно в постколониальную эпоху, в странах Африки и Азии. Особенно интенсивно изучаются регионы англо- и франкофонии в сложившемся ансамбле новых национальных литера­тур. Так, Н. Ю. Ильина (МГЮА) в своем выступлении о творчестве ниге­рийских писателей рассказала о теме судьбы соотечественников-ниге- рийцев на Западе. Своеобразие нигерийской англоязычной литературы заключается в том, что она создана на языке бывшей метрополии, так что самобытность нигерийского менталитета и национального характе­ра отражена средствами английского языка. Но Нигерия, самая полиэт­ническая страна Тропической Африки, использует английский в каче­стве официального языка в рамках Федеральной Конституции, и это, безусловно, оказывает влияние на образ жизни нигерийцев.

В период колониального господства британцы принесли в Нигерию и свой язык, и христианство, и элементы англосаксонской культуры. Нигерийцы приобщились к западной системе образования, а благодаря преподаванию английского языка в миссионерских школах многие жители страны стали двуязычными. Представители бикультурной ниге­рийской интеллигенции создали англоязычную художественную лите­ратуру, и благодаря английскому языку писатели Нигерии заняли замет­ное место в мировом литературном процессе.

Как показала исследователь, видные современные литераторы Чимаманда Нгози Адичи (роман «Американа», 2013) и Джуде Дибиа (роман «Неукротимый», 2007) затрагивают проблему нигерийских мигрантов в Великобритании и США, культурного дуализма, сформиро­вавшегося под влиянием западных ценностей. Герои произведений, про­жив длительное время на Западе и столкнувшись с рядом сложных проблем, возвращаются в Нигерию глубоко разочарованными в запад­ном образе жизни.

Франкофонная «зона» в литературном процессе стран Востока была освещена в докладах М. В. Николаевой и С. В. Прожогиной (обе - ИВ РАН). Выступление М. В. Николаевой было сосредоточено на арабских «лицах франкофонии». В ее докладе говорилось о творчестве современных франкоязычных поэтов Ливана наряду с поэтами других арабских стран в контексте мировой франкофонии. Она рассказала также о культурных инициативах Международной организации франкофонии (МОФ), Национального центра книги во Франции (НЦК) и других культур­но-просветительских институтов французского Средиземноморья (регион Окситания - Пиренеи - Средиземноморье, администрация г. Сет) по организации ежегодного фестиваля «Живые голоса. Поэзия - путь к миру», 2019 г., целью которого является утверждение и сохранение сущностных парадигм французской культуры в современном мульти- культурном мировом пространстве в рамках общегуманитарных концеп­ций взаимодействия западной и восточной цивилизационных моделей.

В докладе С. В. Прожогиной, модератора круглого стола, было уделе­но внимание особому влиянию колониальной литературы Франции на развитие национального литературного франкоязычия в странах Магриба (Алжир, Марокко, Тунис). В этих странах возникли в качестве «ответа» на колониальную этнографическую экзотизацию и сентимен­тализм реалистические свидетельства и образцы социально-критиче­ского метода в «бытописании» и отражении традиционного мироустрой­ства в творчестве собственно магрибинских писателей, отстаивавших право на «самобытность» и сформировавших особый тип самосознания, приведший со временем к отставанию и политической независимости, а магрибинские социумы - к национально-освободительной борьбе с французским колониализмом.

Несомненное влияние Запада и его идей Просвещения и гуманизма, отмечавшееся в странах, испытавших колонизацию, наблюдается и там, где не было колониального угнетения, но было интенсивное проникнове­ние идей западного христианства, повлиявшего, в частности, на формиро­вание особого типа художественного сознания у местных писателей.

Так, в докладе Н. В. Захаровой (ИМЛИ) отмечалось, что обучение в христианской миссионерской школе стало фактором формирования творческого стиля китайской писательницы Бин Синь (1900-1999). Первые католические миссионеры прибыли в Китай в конце XVI в., одна­ко о более или менее заметном влиянии христианства на умы китайцев можно говорить, считает исследователь, только начиная со второй поло­вины XIX в. Еще через 50 лет, в первой четверти XX в., влияние христиан­ских взглядов заметно сказалось на творчестве многих китайских лите­раторов. В начале XX в. миссионерские организации учредили несколько университетов и более 20 колледжей, в которых обучались будущие известные писатели, в том числе Линь Юйтан и Бин Синь. Вэнь Идо про­никся идеями христианства, будучи студентом университета Цинхуа, там же и принял крещение. Идеи христианства наиболее яркое выражение получили в поэтических сочинениях Бин Синь, написанных с октября 1920 по март 1922 г. и опубликованных в журнале «Жизнь и судьба», издававшемся Обществом молодых христиан Пекина. Так же, как и мно­гих молодых китайцев, Бин Синь в Библии привлекала особая эмоцио­нальность текстов, напряжение религиозного настроя. Многие религи­озно окрашенные стихи Бин Синь сохранили возвышенный стиль пере­водов Библии. В эссе «Мои годы учебы» Бин Синь писала, что десять с лишним лет обучения в христианском колледже Бэймань дали ей самые сильные впечатления, значительным образом сказались на харак­тере, а также сыграли важную роль в создании образной системы ее литературных произведений раннего периода.

Во Вьетнаме, несмотря на все тяготы системы угнетения и подавле­ния автохтонной цивилизации и одну из самых затяжных (как и алжир­ская) форм военного сопротивления французскому колониализму в XX в., западные влияния сказались на многих аспектах жизни населениия. Как отмечено в выступлении А. А. Соколова (ИВ РАН), даже обычная перевод­ная литература служила фактором культурной модернизации Вьетнама. Xудожественные связи, считает исследователь, - это один из важнейших элементов непрерывного процесса взаимообогащения национальных культур. На рубеже XIX-XX вв. во Вьетнаме, ставшем французской коло­нией, происходит процесс активного усвоения западноевропейских культурных ценностей. Интенсивно переводятся произведения западно­европейских философов, экономистов, писателей. К области культурных взаимодействий относится и переводная художественная литература. Многочисленные переводы зарубежных авторов, прежде всего француз­ских поэтов и драматургов, оказывали влияние на формирование лите­ратурных течений и направлений во Вьетнаме, играя роль ускорителя имманентного литературного процесса. В значительной степени благо­даря переводам перенимаются и развиваются на новой национальной почве жанры, стили, приемы и т.п., разработанные в другой литературе.

Подобное влияние западных образцов литературного творчества было замечено и в Малайзии, что проявилось, в частности, в появлении малайских детективов, изначально возникших как образцы нового типа в традиции малайской литературы. Е. С. Кукушкина (ИСАА МГУ) подчерк­нула, что детективный жанр не имел исторических корней в малайской словесности и был определенно заимствован, хотя писатели, стоявшие у истоков современной малайской литературы, имели мало контактов с западной культурой. Прежде всего, интересен сам факт появления детектива на заре становления в Малайзии литературы современного типа - в 1920-1930-х гг. Детективные произведения соседствуют с пер­выми «серьезными» образцами малайского романа, сильно окрашенны­ми идеями исламского реформизма и возникшими под ближневосточ­ным, а не европейским влиянием. Появление неожиданных всходов западного посева на местной почве, вероятно, объясняется хождением в соседней Нидерландской Ост-Индии (ныне Индонезии) переводов известных детективов. Можно также предположить, полагает доклад­чик, что идея наказания преступника была созвучна реформистскому тезису о плодах добрых и греховных поступков человека, которые прояв­ляются уже в земной жизни, а не только в загробной. Позднее малайские авторы использовали детективные линии лишь как часть более сложного сюжета в произведениях, несших значительную идеологическую нагрузку. После Второй мировой войны доминировала социально анга­жированная проза, на смену которой с 1980-х гг. пришла исламская лите­ратура, далекая от развлекательности. В современной Малайзии автор­ство известных детективов принадлежит, главным образом, этническим китайцам и индийцам, пишущим на английском языке. Таким образом, импульс западной детективной традиции поначалу отозвался в малай­ской словесности, но затем был переработан и приспособлен к местному литературному контексту.

В заключение отметим не только многообразие и глубину проблем, озвученных на круглом столе, специфически точную «прицельность» отдельных региональных исследований, но и очевидную общую тональ­ность в поисках возможностей диалога мировых культур и разных циви­лизационных составляющих. Завершая работу круглого стола, заведую­щий Отделом сравнительного культуроведения ИВ РАН Ю. В. Любимов подчеркнул, что многообразие тем и мотивов, прозвучавших в выступле­ниях ученых, слилось в единую «симфонию», подчиненную разработке одной важной и актуальной проблемы, касающейся и истории, и совре­менности цивилизационного взаимодействия, - взаимообогащения мировых культур и сохранения самобытности каждой из них.