• Ориенталистика
• 2020 год
• Том 3, № 1

Как известно, буддийский канон настолько велик¹, что как таковой, в полном объеме, не может быть обязательным чтением для верующего. Тем заметнее сравнительная важность отдельных текстов, имеющих репутацию особенно благотворных - и даже среди таких особо чтимых текстов выделяется Saddharma Puṇḍarīka Sūtra 一 «Сутра лотоса² Благого закона», или "Лотосовая сутра" (подробнее о ней см.: [2]; [3]). Текст сутры из 27 глав был составлен на одном из диалектов пракрита в I в. до н.э. 一 II в. н.э. и затем переведен на санскрит (именно эта версия является старейшей из дошедших до нас 一 возможно, версия на пракрите не фиксировалась письменно и передавалась изустно)³. Важную роль сыграли китайские переводы (до наших дней дошли три 一 Чжэн-фа хуа-цзин 徵法 華經 ("Сутра цветка [лотоса] проверенного закона») Дхармаракши (Dharmarakṣa, Чжу Фа-ху 竺法護)，созданный между 286 и 288 гг., Мяо-фа лянь-хуа цзин 妙法蓮華經（"Сутра цветка лотоса прекрасного закона") Кумарадживы (Kumarajiva, Цзю-мо-ло-ши 鳩摩羅什）406 г. и Тянь-пин мяо-фа лянь-хуа цзин 添品妙法蓮華經 ("Сутра цветка лотоса прекрасного закона с добавленными разделами"), составленный в 601 г. Джнанагуптой (Jñānagupta, Ши-на-цзюэ-до 闍那崛多，или Чжи Дэ 志德）и Дхармагуптой (Dharmagupta, Фа-ху 法護)). Китайский перевод Кумарадживы стал основой для корейских и японских переводов (а также для большинства переводов на западные языки⁴, в том числе для русского перевода [7]). Существует основанный на санскрите довольно ранний (возможно, середина VIII в.) тибетский перевод (подробнее о роли "Лотосовой сутры" в Тибете см.: [8]; [9]), ставший, в свою очередь, основой монгольской версии. Не вполне ясна история уйгурского перевода, кажется, не совпадающая ни с одной из известных нам китайских версий (см.: [10]); известен и хотано-сакский вариант памятника (см., например: [11]).
 Во всех традициях Махаяны "Лотосовая сутра" воспринимается как наиболее полное 一 и при этом доступное не слишком умудренным 一 изложение учения Будды, ценнейшая часть Дхармы, почитающаяся как святыня и сама по себе. Особо отмечают крайнюю оптимистичность Сутры, которая едва ли не единственной среди нетантрических текстов полагает возможным спасение в течение одного рождения. Естественно, все это приводило к тому, что именно "Лотосовая сутра" чаще многих других выбиралась для переписывания или печати (ведь чем авторитетнее и священнее текст, тем больше заслуга того, кто создает его копии). В частности, среди текстов Дуньхуана было найдено ок. 4000 списков и оттисков "Лотосовой сутры"⁵.
 Немалую роль играла "Лотосовая сутра" и в Тангутском государстве⁶ (1038-1227) 一 важном игроке на Шелковом пути, во многом определившем облик цивилизации в контактной зоне между Степью, Тибетом, Восточной Азией и мусульманскими государствами Центральной Азии и оказавшем заметное влияние на многие аспекты Монгольской империи. В 11 главе «Измененного и заново утвержденного кодекса девиза царствования Небесное процветание», принятого в середине XII в. и, судя по всему, бывшего основой тангутского права до самого конца существования государства, среди одиннадцати основных священных текстов, которые должны были уметь читать кандидаты на должности в Государственном императорском секретариате (как тибетцы и тангуты, так и китайцы), - на восьмом месте упоминается   ("Глава о достижении дверей Наблюдающего за звуками мира") [13, с. 515 (л. 35а)_; с. 159; с. 516 (л. 35б)_; с. 160].
В этом названии несложно увидеть сокращение названия , "Глава о достижении дверей бодхисаттвы⁸. Наблюдающего за звуками мира" — текста, несколько фрагментов разных ксилографических изданий которого содержатся в Тангутском фонде ИВР РАН (Танг. 219, инв. №№ 574, 575, 576, 757, 758, 760, 221, 586, 940) (см.: [17, № 82, 83, с. 299-300])⁹. Этот текст считается тангутским переводом 25 главы "Лотосовой сутры" 觀世音菩薩普門品 Гуань ши-инь пу-са пумэнь, "Раздел об общедоступных вратах бодхисаттвы Внимающего звукам мира" (в переводе Игнатовича "[Открытые] для всех врата бодхисаттвы Постигающий Звуки Мира"), посвященной бодхисаттве Авлокитещваре (Avalokiteśvara) (Гуаньинь 觀音).Нетрудно заметить исключительное сходство китайского и тангутского названий 一 ко всему прочему, один из текстов (Танг. 219, № 576) содержит примечание о том, что китайский перевод выполнен Кумарадживой [17, с. 299], что указывает на источник тангутского текста.

 Тангутское название "Лотосовой сутры" -  «Путь сутры¹¹ Чистого цветка прекрасного учения» довольно интересно. Первые два знака - «прекрасное учение», кажется, представляют собой кальку с санскритского (возможно, тибетского) или китайского варианта, не вполне вписывающегося в правила тангут-ской грамматики, где определяемое слово должно предшествовать определению (впрочем, на такое же "насилие" над языком в начальной части названия пошли и тибетцы (དམ་པའི་ཆོས་པད་མ་དཀར་པོའི་མདོ།).Однако в остальной части тангутское название заметно отличается от тибетского варианта - как и в санскрите или китайском, в нем нет прилагательного "белый"; само понятие лотоса выражено оригинальным тангутским (и на этот раз построенным по правилам тангутского языка) термином … "чистый цветок". Этот термин, конечно, обязан своим появлением всей совокупности представлений о лотосе как символе победы над мирской грязью, но сам факт выбора собственного выражения стоит отметить (тибетцы, при всем своем стремлении к созданию оригинальной терминологии, как известно, заимствовали санскритское определение, хотя и дополнили его отсутствующим в оригинале прилагательным "белый").
 В составе Тангутского фонда ИВР РАН отмечено наличие значительного количества фрагментов разных изданий  «Лотосовой сутры» (Танг. 218, инв. № 6253, 787, 5838, 3259, 64, 63, 719, 68, 6253, 2436, 66, 564, 4631, 4011, 6723, 4562, 6310, 7231, 3900, 2317, 6452, 67, 927, 782, 4674, 3901, 4562, 6452, 7231, 692, 805¹²) (как рукописей, так и ксилографов¹³), определены тексты предисловия, а также глав 1—3, 5, 7—28 [19, p. 173—175], причем ряд колофонов указывает в качестве «высочайших переводчиков» императрицу Лян (Лйон li̯on) (ум. 1085), а также (в ряде случаев) ее сына императора Ли Бин-чана 李棄常¹⁴ (1060-1086, правил в 1067-1086), а другие "высочайшим редактором" именуют императора Ли Жэнь-сяо 李仁孝 (1124-1193, правил в 1139-1193) [17, № 79-80, с. 294-299]. Колофон одного из изданий XII в. (Танг. 218, инв. № 6253 [17, с. 294]) говорит о переводе "Лотосовой сутры" на тангутский язык в самые первые годы существования Тангутского государства 一 в правление первого императора Ли Юань- хао 李元昊（1003-1048, правил 1038-1048), едва ли не им самим, что якобы привело к немедленным и крайне благоприятным последствиям для всего тангутского народа (см.: [17, с. 294; 20, р. 164])¹⁵. Эти сообщения, конечно, не стоит рассматривать как указания на личности настоящих авторов перевода, но они явно демонстрируют высокий статус сутры в Тангутском государстве.
 Тексты "Лотосовой сутры" как таковой довольно многочисленны и в китайской части коллекции из Хара-Хото (имеется 15 экземпляров) [22, с. 17]. Л. Н. Меньшиков особенно отмечает крайнюю популярность упоминавшейся нами 25 гл. сутры, часто издававшейся отдельно. Он ставит этот текст на третье место по популярности среди буддийских памятников Хара-Хото 一 в фонде имеется 18 экземпляров 11 различных изданий [22, с. 12-13]. Очевидно, сутра была популярна не только среди тангутской части населения Государства Высокой Белизны.
 Помимо Санкт-Петербурга, тангутские тексты "Лотосовой сутры" хранятся в Пекине, в Государственной библиотеке Китая (Чжунго гоцзя тушугуань 中國國家圖書館）（цз. 2¹⁶) [19, p. 184], два фрагмента(неизвестно каких глав) - в Музее провинции Ганьсу (Ганьсу шэн боугуань 甘粛省博 物館）[19, p. 198, note 9]. Один том сутры хранится в Принстоне (о нем см. ниже).

* * *

 "Лотосовая сутра" сыграла особую роль в непростой истории возвращения тангутского языка¹⁷, казалось, навсегда погребенного песками времени. К началу ХХ в. корпус тангутской письменности, известный ученым, состоял из двух стел и пригоршни монет. В августе 1900 г. все изменилось. Трое французов (переводчик французского посольства Жорж Морис (George Morisse) (?-1910), переводчик французского консульства в Шанхае Фернан Берто (Fernand Berteaux) (?-1928) и молодой сотрудник Французской школы Дальнего Востока в Ханое, посланный в Пекин за книгами для библиотеки, попавший в самое пекло боксерского восстания и уже знаменитый как герой обороны Посольского квартала (а в будущем 一 едва ли не величайший востоковед ХХ в.) Поль Пеллио (Paul Pelliot) (1878-1945)) оказались на улицах китайской столицы, после разгрома ихэтуаней превратившихся в огромный рынок, 一 неисчислимые сокровища императорских и частных коллекций и храмов спешно продавались их случайными новыми хозяевами. Многое же только ждало своей судьбы в огромных кучах у мест былого хранения.
 История находки¹⁸ подробнее всего изложена Полем Пеллио в его рецензии на статью Н. А. Невского  «Очерк истории тангутоведения», вышедшей в 1931 г. (переиздана в 1960 г.: [26]) (см.: [27, p. 226-229]). Шесть томов тангутской рукописи, с большим тщанием выполненной золотом на темно-синей бумаге (каждый содержался в обтянутом шелком картонном футляре), были обнаружены тремя французами в груде книг и мусора близ Белой пагоды (Бай та 白塔）на острове в парке Северное море (Бэйхай 北海)¹⁹.
 Тома были поделены поровну между Морисом и Берто, как обладающими дипломатическим статусом. К первому тому, который достался Морису (по мнению Нисиды, его тома содержали цзюани 1, 3, 4, 5 и 7, а Берто достались цзюани 2, 6 и 8²⁰ [21, p. 133]), была приколота бумага, указывающая по-китайски, что данный текст - это тангутский перевод "Лотосовой сутры"²¹. Пояснение (а также склонность тангутских переводчиков к максимально возможно дословному переводу) позволило Морису соотнести тангутский текст с китайским (в дальнейшем это стало одним из важнейших инструментов дешифровки тангутской письменности) и в 1904 г. опубликовать свою знаменитую (но, к сожалению, последнюю) работу [30], в которой он (по подсчету М. В. Софронова) определил значения 141 (и еще 14 - предположительно) тангутского знака, а также обнаружил 75 санскритских слов в тангутской транскрипции (многие из них уже были известны ученым по надписи на воротах у заставы Цзюйюнгуань 居庸關）(подробнее см.: [12, кн. 1, с. 15])²², многое понял о тангутской грамматике и первым верно предположил, что тангутский относился к тибето-бирманским языкам.
 Для иллюстрации своей методики Морис приложил к статье негатив текста проанализированного им фрагмента начала сутры [30, вклейка после p. 362] с добавленным им параллельным китайским текстом. Этот объяснимый шаг (а также прекрасный почерк) сослужил ему злую службу - Н. А. Невский, не вполне внимательно прочитав текст статьи Мориса, в своем крайне важном для дальнейшего развития науки "Очерке истории тангутоведения" (1931) пишет: "Судя по клише, приложенному к его работе, первый лист первой книги сутры, над которым он главным образом и производил исследование, не на темно-синей бумаге, а на белой. Справа от некоторых идеографов приписаны их китайские эквиваленты, написанные, несомненно, рукой китайца. Судя по этим данным, я предполагаю, что этот лист из другой рукописи, принадлежавшей какому-то китайцу, который еще до Мориса пытался расшифровать непонятную письменность. Вероятно, этот лист был приобретен Морисом вместе с вышеназванными тремя книгами сутры. Он помог ему написать его великолепную работу" [26, с. 22].
 Легенда о безымянном тангутоведе, которому Морис обязан своими открытиями, оказалась крайне живуча (см., например: [20, p. 162²³]; [32, p. 226]; [33, p. 83]; [24, p. 63]²⁴), несмотря на то что утверждение Н. А. Невского было почти немедленно опровергнуто свидетелем и участником находки П. Пеллио [27, p. 227].
 Исследование Мориса послужило основой для еще двух заметных работ этого этапа развития тангутоведения [34²⁵]; [35], однако доступный исследователям текст был ограничен небольшим фрагментом, опубликованным самим Морисом, и тремя фотокопиями страниц из 7 цзюаня, переданными Ло Фу-чэну профессором Киотоского университета Ханэдой Тору 羽田亨.В 1912 г., по сообщению Пеллио, тома "Лотосовой сутры", принадлежавшие Морису, были проданы им Берлинской библиотеке (ныне Берлинская государственная библиотека, Staatsbibliothek zu Berlin) [27, p. 228]²⁶; после смерти Берто (1928) его вдова продала хранившиеся у него тома, и они оказались в Музее Гимэ (Musée Guimet) в Париже (см.: [27, p. 227])²⁷. Недавно фотокопии томов Берто (2, 6 и 8) были изданы и, наконец, доступны широкой публике [37²⁸].
 Несмотря на то что об утрате томов Мориса Берлинской библиотекой не сообщалось, на деле их местоположение после 1945 г. было неизвестно. Совершенно неожиданно один из этих томов (пятый) летом 2017 г. был обнаружен среди не внесенных в каталог китайских рукописей библиотеки Ягеллонского университета в Кракове профессором Западного университета (University of the West) (г. Роузмид (Rosemead), Калифорния) Дажуем Луном (Лун Да-жуем 龍達瑞)²⁹ - оказалось, в 1941 г. часть фондов библиотеки была вывезена в Силезию, в замок Ксёнж (Фюрстенштайн) (Książ, Furstenstein), откуда после войны книги попали в Краков.
 К сожалению, находка профессора Луна пока не отвечает на вопрос о местонахождении остальных двух томов Мориса - первая обнаруженная, наиболее полная (и, без сомнения, самая красивая) из тангутских "Лотосовых сутр", увы, пока недостаточно хорошо изучена и вообще не может похвастаться успешной судьбой.

* * *

 Помимо фрагментов, опубликованных Морисом, Ло Фу-чэном, Анной Бернхарди и Эрвином фон Цахом, стоит отметить страницы тангутской "Лотосовой сутры" (из петербургского (тогда ленинградского) собрания), вошедшие в тома 9-томной "Тангутской трипитаки", изданной Э. Гринстедом: это фотокопии страниц из 2 цз. [Grinstedt, part 1, p. 238-240] и 1, 7 и 4 цз. [38, pt. 7, p. 1502-1512]. К сожалению, это издание далеко не идеально - не указано местонахождение и вообще провенанс публикуемых текстов, качество фотокопий крайне невысоко, 4 цз. "Лотосовой сутры" описан в оглавлении как 4 цз. Аватамсака-сутры (Avataṃsaka Sūtra). Наконец, "Тангутская трипитака" представляет собой не более чем сборник фотокопий, без всякого исследования.
 К счастью, тангутские тексты "Лотосовой сутры" привлекли к себе внимание общества Сока гаккай 創価学会（"Ученое общество создания ценного")³⁰, и рецензируемый нами том- не первый результат этого благосклонного внимания. В 2005 г. в рамках спонсируемой обществом серии изданий манускриптов "Лотосовой сутры³¹", публикуемой совместно с ассоциированным с Сока гаккай токийским Институтом восточной философии (東洋哲学研宄所, основан в 1962 г.) под редакцией крупнейшего японского тангутоведа Нисиды Тацуо (1928-2012), были опубликованы тангутские тексты сутры, хранящиеся в Санкт-Петербурге (см. [39³²]). К сожалению, это издание стало едва ли не первой крупной работой, посвященной тангутской "Лотосовой сутре" после публикации Мориса - этот важный текст очевидно изучен совершенно недостаточно³³. Тем значимее появление рецензируемого тома, подготовленного учеником Нисиды, ведущим тангутоведом Японии доктором Аракавой Синтаро, доцентом Исследовательского института языков и культур Азии и Африки (アジア・アフリカ言語文化研究所）Токийского университета иностранных языков (東京外國語大學).Стоит сразу отметить, что рецензируемая книга Аракавы выгодно отличается от публикации Нисиды (и большинства томов серии посвященных "Лотосовой сутре" публикаций Сока гаккай) тем, что содержит не только факсимильные издания текстов, но и солидное исследование.
 В 2014 г. основная масса текстов 《Лотосовой сутры» собрания ИВР РАН была издана в составе 23 тома «Источников из Хара-Хото, хранящихся в России» [41³⁴]. Однако и здесь читателю представлены лишь фотокопии, но не анализ текстов.

* * *

 В Восточноазиатской библиотеке Принстонского университета (East Asian Library, Princeton University) хранится 83 текста из Дуньхуана, в том числе несколько тангутских документов, среди которых 一 полный ксилограф (книга-гармоника, 103 с.) 4 цзюаня "Лотосовой сутры" (гл. 8-11)³⁵, издание которого и представляет собой рецензируемая мной книга. Помимо цветных фотокопий (pl. I-LIV), полностью отображающих исследуемую книгу, том содержит японское (р. 3-32) и английское (р. 33-65) введения, полный тангутский текст, фонетическую транскрипцию, познаковый и полный перевод на японский язык (р. 75-199), а также соотнесение с китайским текстом сутры. Том снабжен японским индексом основных терминов, упоминающихся в тексте (р. 201-206).
 Особое внимание в рамках введения уделено изучению листа иллюстраций, помещенного в начале тома (схожими иллюстрациями снабжены тома 《Лотосовой сутры» из Белой пагоды и Тангутского фонда ИВР РАН), и пояснений к ним, довольно сложных для перевода в силу лаконичности (p. 8-18; 38-50). Это исследование, без сомнения, представляет собой заметный вклад в изучение тангутской буддийской иконографии. Также введение содержит краткий анализ лингвистических особенностей издаваемого текста сутры (р. 19一32; 51—65), приводятся примеры применения ряда наиболее характерных служебных маркеров и суффиксов. Автор отмечает, что в тексте встречаются наиболее часто употребляемые служебные морфемы, редких примеров, известных нам по другим текстам, нет, что вполне объяснимо для широко распространенного и чрезвычайно статусного текста.
 В целом можно заключить, что перед нами образец издания текста, которому, увы, далеко не всегда следуют даже искушенные издатели. Отмеченная в данном обзоре очевидная склонность к публикации фактически подарочных факсимиле с минимальными пояснениями понятна, однако от такого рода изданий трудно ждать заметного научного результата. Только полная публикация текста с фиксацией его фонетической составляющей и необходимым лингвистическим комментарием может вывести нас на новый уровень изучения "Лотосовой сутры" - первого большого текста на тангутском языке, попавшего в руки ученых, который при этом до сих пор изучен совершенно недостаточно. Такого рода полные, по-настоящему научные публикации, конечно, окажут влияние и на наше понимание тангутских текстов иных жанров. Стоит подробнее остановиться на упомянутом выше факте снабжения текста фонетической транскрипцией. Для специалистов по иным языкам (особенно мертвым и тем более не алфавитным) это может показаться банальностью, о которой не стоит и говорить. Однако, к сожалению, приходится констатировать, что фонетическая транскрипция далеко не всегда сопутствует тангутским цитатам в работах - и тем крайне редко используется при публикации больших текстов³⁶. Во многом это может быть объяснено давней привычкой (во многом коренящейся в методе (впервые на большом тексте испробованном Морисом) пословного сопоставления буддийских и иных переводных китайских памятников, очень долго остававшимся главным поставщиком новых значений знаков и вообще дешифровки), зачастую заметной и у западных специалистов - воспринимать в качестве непременного этапа перевода тангутского текста его познаковое дублирование китайскими иероглифами (сейчас это во многом также объясняется и очевидным превосходством китайского тангутоведения над иными национальными школами, о чем мы еще скажем). У некоторых китайских коллег иногда можно даже встретить типографски оправданную, но все равно прискорбную привычку цитирования тангутского текста прямо в виде этого пословного китайского перевода/соответствия. Это приводит к, возможно, даже не вполне осознаваемому многими восприятию тангутского языка как некоторого причудливого варианта китайского - с другими иероглифами, несколько иным порядком слов, но всё же. Стоит ли говорить, насколько это ощущение вредно для правильного отношения к языку и изучению его памятников.
 Это досадное обыкновение по-прежнему мешает нам снять с тангутского языка закрывающую его вуаль иероглифики, относиться к нему как к системе не сугубо письменной, но звучащей речи - что совершенно необходимо для понимания любого языка и особенно важно для настоящей научной дешифровки тангутского. В конце концов, главная ценность тангутских памятников - это не их непосредственное содержание (тангутский текст "Лотосовой сутры" вряд ли способен многое добавить к информации, содержащейся в китайском или санскритском тексте), а язык, на котором они написаны, - и именно изучение, максимально точное понимание, максимально достоверное восстановление этого языка должны быть главными направлениями нашей деятельности. Все это невозможно без фонетической составляющей.
 Из замечаний (которых требует жанр рецензии), пожалуй, стоит выделить главное, методологического свойства, которое имеет отношение не только (и не столько) к данной работе. На сегодняшний день (в отличие от первого столетия существования этой дисциплины) лидирующие позиции в тангутоведении, без сомнения, занимают ученые Китая (с огромным отрывом), Японии и Тайваня. Специалисты, пишущие и публикующиеся на китайском и японском языках, конечно, имеют определенное преимущество - особенно те из них, которые работают с буддийскими текстами, значительную часть которых, как известно, тангуты переводили с китайского языка; выше мы уже указывали, насколько продуктивным оказался придуманный Морисом метод познакового сопоставления тангутского текста с китайским оригиналом. При этом необходимо отметить, что перевод тангутского текста на китайский или японский кажется мне с точки зрения точности несколько уступающим переводу на любой неиероглифический язык. Каждому специалисту известно, какое огромное количество самых разных, иногда абсолютно противоречащих друг другу (или, что еще хуже, вообще никак не связанных между собой) вариантов значений может содержать словарная статья, трактующая китайскую фоноидеограмму. Перевод тангутского иероглифа иероглифом китайским ни в коем случае нельзя считать переводом окончательным - ибо понять, какое именно значение полагал здесь подходящим переводчик, без дополнительных пояснений едва ли возможно. Дополнительную опасность искажений несут в себе буддийские тексты, где, конечно, переводчику трудно удержаться от простого использования китайского варианта из параллельного текста, не тратя сил на выяснение тонкостей смыслов. В связи с этим крайне желательным кажется включение в такого рода издания пословного и общего перевода на любой неиероглифический язык (например английский, которым большинство современных тангутоведов из Китая, Японии и Тайваня блестяще владеют). Это не только сохранит традиционный для тангутоведения надгосударственный, общечеловеческий смысл, но и заметно повысит точность переводов. А что может быть важнее в возвращении чудесным образом вернувшегося из пучины забвения языка, чем точность понимания?

Сноски