• Ориенталистика
• 2022 год
• Vol 5, № 2

The article analyzes the motive of «fate» taking into account its linguocultural specificity, reveals the components of the motive of fate in the Tatar traditional culture. The mythological roots of the folk idea of fate are revealed, the ethno-cultural contexts that influenced its formation are considered. The purpose of the study is to study the mental essence of the motive of fate in its projection in Tatar literature, folklore and traditional culture. In the ideas of the Tatar people about fate, mythological, pagan and Muslim values and traditions are intertwined. The image of the deity of Fate-« Ala atiyɣ jol tӓnri mӓn» is recorded in one of the early runic manuscripts of the ancient Turks «Yryk bitig» (VIIIIX or IX-X centuries). The earliest examples of folklore about fate are presented in the dictionary of Mahmud al-Kashgari «Divan lugat at-Turk» (XI century], the motif of fate is reflected in the Turkic literary monuments: «Kutadgu Bilig» («Blessed Knowledge») by Yusuf Balasaguni (XI century BC), in the medieval Tatar literature «Kyssa-i Yusuf» («The Legend of Yusuf») by Kul Gali (XIII century), «Tukhfai Mardan» («Gift to young men») by Muhammedyar (XVI century], etc. Yazmysh is the future, which is written by the Almighty to each person before birth, in folklore it is revealed as inevitability, predestination. The word «yazmysh» is derived from the word «yaz» (to write). In the poem «Tuhfai Mardan» by Muhammedyar, the image of scribes «betkuchelar» is created, who write down the predestinations of the Almighty. The main categories in the mental behavior of the Tatar people are «fate» («yazmysh», «kadar», «tәkdir», «өlesh», «yazu», «kүrәchak», «nasyp»), «patience» («sabyr»), «noble behavior» («adep»). The motive of fate, both in folklore and in ancient and medieval literature, is revealed in several aspects: the predestination of fate and the impotence of a person in front of it, and at the same time the desire to know and change fate with the help of various rituals and ceremonies.

• Turkic peoples
• Turkic folklore
• fate
• tradition
• beliefs

Введение

Согласно поверьям татарского народа, все события с самого начала объемлются божественной сущностью или промышляются его волей [1, с. 58]. Поступки, каждый шаг, счастливая и несчастная жизнь каждого определены или записаны им еще до его рождения, предопределены божественными силами или небесами. На татарском языке для обозначения судьбы используется термин «язмыш». В значении судьбы употребляется также слово «язу», которое дословно переводится как запись. По отношению к людям с тяжелой судьбой употребляется слово «язулы». Все эти слова восходят к корню «писать», что указывает на нормативный характер судьбы. Судьба –  это будущее, жизнь человека, определенное еще до его рождения, предначертанное или предписанное Всевышним. Предначертанную судьбу человек изменить не может.

После принятия ислама вместе с судьбой стало употребляться и слово «тәкъдир», имевшее то же значение. Тәкъдир, то есть предопределение, означает предопределенную Аллахом судьбу. Существуют также такие выражения, как «тәкъдиргә язылу», «тәкъдир тактасы». В этом же значении используется и выражение «өлеш», то есть доля. Доля каждого человека –  это выделенный ему срок жизни, жизнь, счастье, горе. Слово «өлеш» (доля, удел) подразумевает в первую очередь счастье или несчастье и время, отведенное каждому человеку на существование.

Еще один смысл слова доля в татарском народе измеряется количеством отведенной человеку пищи. Словосочетания «җыясы ризык», «ризыгы бетмәгән», «җыясы ризыгы булгач» также указывают на судьбу, на продолжительность жизни. Каждому человеку при рождении определено количество пищи и местонахождение этой пищи, которая притягивает или направляет человека. Татарские пословицы сохраняют следы этой веры:

«Җан ни теләми, ризык җибәрми
Килгән үз ризыгы белән килә.
Кайда кисәң дә ризыгың артыңнан барыр
Ризыгың читтә булса, ни генә кылсаң да, китәрсең.
Кешене ризык йөртә». [2, с. 658–659].

Пища влияет на продолжительность жизни, на судьбу и поступки человека. Выражения «ризыгы киселү» или «ризыгы өзелү», которые дословно переводятся «остаться без пищи», означают наступление смерти, кончину. Выражение «ризыгы киселмәгән булса» означает «суждено быть живому».

Слово «фәләк», пришедшее из персидского языка, также означает судьбу, удел, рок, предопределение. Первоначальное значение этого слова – «небо», «небосвод» в значении «система звезд и планет», которое указывает на связь судьбы с небесами.

Верования о неизбежности судьбы, о том, что невозможно избежать ее или изменить, сохранились в пословицах и поговорках.

«Адәм сөйләр, тәкъдир көләр» («Человек будет говорить, судьба будет смеяться»).
«Адәм сөйли, язмыш көйли» («Человек преполагает, судьба располагает»).
«Бәндәнең тәбдире Алланың тәкъдиреннән узмый» («Жизнь человека не превышает предопределения Бога»).
«Бер башка ике язмыш юк» («Двух судеб одному не написано»).
«Берәүгә язган икенчегә булмый» («Одному написано, другому не суждено»).
«Безгә язганны болан күтәрмәс» («То, что нам суждено, олень не проживет»).
«Кая барсаң да кара сакалың артыңнан калмас» («Куда ни пойдешь, твоя черная борода от тебя не отстанет»).
«Өлешеңә тиеш көмешең» (Твое серебро –  твоя доля») [2, с. 658–659].

В пословицах судьба предстает неподвластной человеку силой, которая определяет весь его жизненный путь. Судьба дается каждому человеку небесами, Богом или Всевышним, и каждому человеку предначертана своя судьба. Верования, связанные с судьбой, происходят из глубокой древности. Древнейшие дошедшие до наших дней образцы верований тюркских народов, связанных с судьбой, сохранились в Орхоно-енисейских эпитафических памятниках. Например, на стеле, воздвигнутой в память о Билге-Кагане, говорится, что вся его жизнь –  это судьба, данная ему небесами: «Täӊрi jaрлыkaдукын ӱчӱн, ӱзiм кутым бар ӱчӱн» [3, с. 28]. В рунических письменных памятниках судьба обозначена словом «ülüg». В этих записях и указывается, что все зависит от судьбы, от решения и предопределения Всевышнего или Небес.

В записях Кули-Чора сохранились слова, дошедшие до наших дней как устойчивое выражение: «ülüg anča ermiš erinč» («язмышы шулай», «такова судьба»). Во всех этих надписях как вершитель судеб упоминается «Күк» (Небо) или «Тәнгре» (Тенгри).

В древней и средневековой тюрко-татарской литературе и фольклоре через мотивы, связанные с судьбой, продолжает доказываться неизбежность судьбы, данной свыше, Богом. Об этом говорится и в поэме Мухаммадъяра «Тухфаи Мардан»:

«С тем, что предписано Всевышним,
Раб должен согласиться,
Он же тебе твою долю,
Даст тебе, хочешь ты, или нет» [4, с. 132].

Человеку остается только принять судьбу такой, какая она есть, и смириться с ней, любое событие в жизни принять как дар Всевышнего и не сетовать на судьбу. Но в то же время татарский народ верит, что на судьбу можно повлиять. Так, книга «Ырык битиг», относящаяся к VIII–IX или IX–X вв., является одной из первых, дошедших до наших дней рукописей древних тюрков. В этой книге есть упоминания о божестве Дорог или тропы: «Ala atiyɣ jol tӓnri mӓn. Jaryn kičӓ ӓšűr mӓn…Qorkma, –  timiš, gut birgӓǐ mӓn, –  timiš» («Я Божество дороги/пути на пегом коне. Нахожусь в пути с утра или вечером. Не бойся меня, я не причиняю вред, я тот, кто дарует счастье, говорит») [3, с. 80]. Дальше в тексте он упоминается еще раз «Qаrа jоl tаņri män» («Я черное Божество дороги») [3, с. 83, 90]. В этих памятниках судьба олицетворялась в виде божества, влияющего на жизнь человека и дарующего ему счастье. Обязанностью или функцией этого божества являлось обеспечение безопасности или гармонии в мире, дарование людям счастья, то есть счастливой судьбы. Божество дороги может подарить человеку счастье, то есть изменить судьбу. Счастье даруется тому, кто об этом просит, а значит, человек может изменить свою судьбу, обращаясь к божеству с просьбой: «Är ömäläjä barmyš täņrikä soogušmyš gut golmyš gut birmiš» («Мужчина полз к Божеству и просил дать ему счастье, Бог засмеялся и дал ему счастье») [3, с. 83].

По мифологическим сюжетам и фольклорным текстам тюркских народов судьба записывалась в специальной книге. Согласно выражениям и пословицам, сохранившимся у татарского народа, она записывалась и на лбу человека: «Маңгайга язылган язмышны тир белән сыпырып төшереп булмый» («Написанную на лбу судьбу нельзя стереть потом»). В исламской мифологии судьба человека записана заранее в «Книгу судеб» или «Тәкъдир», и при этом каждый поступок при жизни записывается на «Лаухель Махфуз» [5, с. 79] и преопределяет не только его судьбу, но и судьбу последующих поколений. Судьба по исламским законам предопределена и предначертана, она написана у каждого на лбу, однако человек свободен в своих действиях и в какой-то степени его будущее и будущее его потомков зависит и от него самого. Ислам всегда дает человеку новые возможности и надежду [6, с. 96].

Образ «Книги судьбы» встречается во многих эпических текстах алтайских народов. В фольклоре алтайских народов книга судьбы называется «Ай-Судур» или «Судур-Бичик», также встречается вариант «Ойгор бичиг» («Мудрая книга»). В этой книге рассказывается биография эпического героя, который узнает из нее о своем будущем и предначертанной ему суженой.

Например, в алтайской версии дастана «Кузы Курпач и Баян-Сылу», являющегося общим достоянием многих тюркских народов, главный герой Козын-Эркеш, получив свою книгу судеб, из нее узнает не только кем он является, но и о своем предназначении и будущей невесте [7]. Таким образом, суженая тоже является частью судьбы:

«Козын-Эркеш баатыр
Книгу Ойгор стал читать
Всю свою жизнь он увидел» [7, с. 205].

Герой алтайского эпоса «Алып-Манаш» о своей суженой тоже узнает из «Книги судеб»:

«Однажды Алып-Манаш богатырь
Книгу Мудрости достал,
Перелистывать начал» [7, с. 82–83].

В татарском языке есть выражение «үзенә язган», которое дословно переводится как «предначертанная самому или ему» и также означает суженую. И в эпосе «Маадай-Кара» герой, прочитав «Судур», узнает о своей судьбе и суженой. В том же произведении ламы узнают о рождении Маадай-Кара:

«Семь лам удивились, с места вскочили,
Лунную сутру вытащили,
Перелистывая, внимательно смотрели,
Солнечную сутру открыли,
Золотую книгу читали.
Когда ее перелистали, узнали:
На земле Маадай-Кара
Родился богатырь, оказывается…» [8, с. 355].

Судьбы героев алтайского эпоса могут быть записаны как в специальных книгах, так и в листьях тополя–древа мира тюркских народов. Например, герой эпоса «Кан-Таджи, сын Ак-Боке», желая узнать свою судьбу, обращается к Алтын-Чогор и небесному богу Кудай. Лист тополя превращается в «Сабрабичик», на котором написана судьба героя.

«Jeти кады ай судурды бу кодорды,
Айлаткышту алтын бичик бу кычырды» [8, с. 355].
«Семислойную Ай Судур он взял в руки.
Мудрую золотую книгу он прочитал».

Традиция письменности у тюркских народов восходит к глубокой древности. Ярким тому примером являются Орхон-енисейские эпитафические памятники VIII–IX вв. Поэтому появление в тюркских дастанах образа «Книги судьбы» закономерно. В алтайском эпосе она называется «Книгой Судьбы», «Ай-Судур» или «Судур-Бичик». «Бичик» – древнетюркское слово, означающее «битиг», что переводится как «письмо» и «книга». До наших дней в татарском фольклоре сохранилось это слово:

«Бөте-бөте бөтегән,
Бөте өстендә көтегән,
Кенә суы йөгерткән,
Күк җеп белән каяган» [9, с. 475].

Слово «бөте-бөте, бите» означает надпись. Слово Судур происходит от слова «sûtra» (санскр. sûtra m–нить, шнурок, правило, руководство). Этим словом назывались книги о буддизме, священные книги и книги законов. Включение образа книги Судур в эпический сюжет ученые объясняют влиянием центральноазиатских религий [10, с. 63–64].

«Книга судеб» упоминается и в памятнике уйгурской письменности «Алтын ярук» («Золотой свет/луч»). Она называется «Ан битиг» («Книга судьбы»). В этой книге указывается весь жизненный путь, продолжительность жизни, или отведенное человеку время [3, с. 155, 158].

Несмотря на то что ислам в большинстве случаев запрещает гадания и пресекает попытки заглянуть в будущее, у татарского народа существовали методы предсказания будущего. Одним из них является «Коръән ачу» попытка заглянуть в будущее, узнать ответ на конкретный вопрос, найти решение при помощи Корана. Практика гадания с целью узнать будущее или судьбу с помощью книг религиозного содержания известна не только в исламе, но и в других религиях. Например, в тибетском ламаизме: «Они открывают книгу с поднятыми головами, когда молятся. Они ориентируются в будущем с помощью текста на первой странице» [11, р. 265].

Стремление при помощи Корана или других книг познать судьбу сохраняется и у татар до ХХ в. Это явление у поволжских татар называется «фал ачу» («открытие книги», «открытие Корана»), у сибирских татар известно под названием «открытие палтар». С этой целью обращаются не только к Корану, но и к поэме Кул Гали «Кысса-и Йусуф» – литературному памятнику булгарского периода.

Еще одна традиция, которая сложилась из стремления узнать будущее, судьбу – это «Төшлек салу» или «Төшлек салдыру», то есть «заказ сновидения». У татарского народа были очень популярны сонники и толкования снов, толкователи снов. Эти образы сохранились не только в фольклоре, но и в татарской литературе. В тюркском фольклоре и средневековой литературе сон играет большую роль в организации сюжета и является одним из мотивов, связанных с мотивом судьбы. Такие произведения, как поэма Кул Гали «Кысса-и Йусуф» или романический дастан «Бүз егет» («Благородный юноша»), построены на толковании сна.

Мотив сноведений отразился и в дастанах. Например, в татарской версии дастана «Кузы-Корпеч и Баян-Сылу», чтобы узнать заранее, как пройдет путешествие сына и чем оно закончится, мать видит «дорожный сон»:

«Бүгендә яман төш күрдем, балам,
Өем артында байтирәк күрдем, балам,
Өй өстенә егылды, балам,
Ишегем алдында сары елан, балам,
Юлымда сузылып ятты, балам!» [12, с. 138].
«Я видела нехороший сон, дитя мое.
За домом я увидела тополь, дитя мое.
Он упал на мой дом, дитя мое.
У меня перед дверью желтая змея, дитя мое,
На моей дороге растянулась, дитя мое!»

Мать предрекает сыну смерть и падение родового дерева –  тополя (байтиряк). Тополь –  священное дерево тюркских народов, и в эпосе он часто является предвестником смерти, несет траурную символику.

В древней и средневековой татарской литературе и тюркском фольклоре сновидение как весть о судьбе присутствует во многих произведениях. В каждом из них проявляется неизбежность судьбы, бессилие перед ней человека. Причем во сне герой может получить известие не только о своей судьбе. Так, в поэме Кул Гали «Кысса-и Йусуф» сны предсказывают будущее не только героев, но и всего государства.

Сюжет татарского «Дастана о роде Аксак Тимер» начинается с рассказа о сновидении Хана Джодай. Толкователи сна предсказывают ему смерть от еще неродившегося ребенка: «В местности, называемой Алмалык, у человека по имени Торагай родится ребенок – от него будет твоя смерть». Джодай хан, с целью избежать своей судьбы, то есть смерти, приказывает убить неродившегося ребенка. В Дастане подчеркивается неизбежность судьбы: «Этот глупец хотел изменить свою судьбу. Разве можно нарушить предписание Всевышнего» [13, с. 23]. Мотив судьбы проходит красной нитью через все повествование дастана и в последующем раскрывается в другом аспекте. Взятие города Булар Хромым Тимуром также рассматривается как неизбежность судьбы: «Что мог бы сделать Тамерлан, если это не было предначертано Богом» [13, с. 23].

Е. Д. Турсунов пишет, что стремление к познанию будущего во сне встречается и у якутов: «Якутские ойууны всячески стремятся узнать будущее. Если кто-то обратился к шаману с просьбой “туул” (во сне посмотри, что будет дальше), то шаман на следующий день рассказывает о том сне и сам этот сон и толкует» [14, с. 93].

В татарском фольклоре нашли свое отражение и попытки узнать свою судьбу по звездам. Согласно древним поверьям татар, небо является отражением земли, а звезда является отражением человека. Такие выражения, как «йолдызы сүнү», «кояшы сүнү» («угасание его звезды», «угасание его солнца»), сохранившиеся свидетельства этой веры.

В поэме поэта Казанского ханства Мухаммадъяра «Тухфаи Мардан» («Подарок юношам») также проводится параллель между судьбой человека и звездой:

«Фәләк ди: «Ярмөмид, тыңла бу –  өндер:
Йолдызыңда –  үзең хуҗа, хакимдер.
Мин ни эшлим, йолдызыңа сал күзең
Ишетер чөн: йолдыз ни дияр сүзең» [4, с. 132].
«Фаляк сказал: «Ярмумид, услышь –  это явь:
Твоей звезде ты хозяин и владыка.
Что я сделаю? Ты взгляни на свою звезду
Ты услышишь то: что скажет твоя звезда?»

Поэт говорит о том, что люди, которые дружат со «звездой счастья», сами счастливы и уважаемы:

«Кемгә бәхет йолдызы дусты булыр,
Ул миһербан илнең олысы булыр» [4, с. 133].
«Кому станет другом звезда счастья,
Он будет уважаемым в стране».

Представления народа о судьбе в виде пряжи, нити или клубка сохранились в таких выражениях, как «Язмыш йомгагы» («Клубок судьбы») и «Язмыш җебе» («Нить судьбы»). Эти представления о судьбе-нити являются общими для разных народов: в хеттской мифологии богини судьбы являются прядильщицами, в греческой мифологии мойра Клото – прядет нить человеческой жизни, в скандинавской мифологии богини судьбы – Норны – также образы, прядущие нить жизни. Исследуя русский фольклор и этнографию, Н. А. Криничная показывает универсальную модель судьбы через образы, которые прядут, ткут нити судьбы. В качестве таких персонажей в русских мифологических рассказах действуют домовой, мара, кикимора, русалка, Баба-яга и др. [15].

Подобные персонажи и в татаро-тюркском фольклоре. Например, Убырлы карчык – старуха, живущая в одиноком домике в лесу, может помочь сбившемуся с пути герою, дав ему клубок, следуя за которым ему удается найти верный путь и достичь цели.

Героиня татарской народной сказки «Падчерица», заблудившись в лесу, отправляется в путь в поисках своей судьбы. Согласно сюжету, девушка потеряла родную мать, а значит, и связь с предками, ей просто некому было передать многовековой опыт и мудрость народа. Пытаясь определить свою судьбу и свое предназначение, она по очереди обращается за помощью с одним и тем же вопросом – «Тәгәри китте йомгагым, күрмәдеңме?» («Укатился мой клубочек, не видали ли вы его?») – сначала к пастуху, затем к взрослому мужчине – «агай» и пожилой женщине – «әбекәй». Образ пастуха символизирует подсознательную связь с природой, интуицию, «агай» – олицетворяет, с одной стороны, ум, а с другой – силу, «әбекәй» – мудрость народа. Следуя советам и наставлениям этих героев, девушка идет по указанному пути и оказывается в избушке Бабы-яги, выполнив поручение которой, изменяет свою судьбу и становится счастливой [16, с. 215–218].

В татарских сказках присутствуют сюжеты, когда герой находится на перекрестке трех или семи путей и должен выбрать один из них, в какой-то степени это означает возможность выбора своей судьбы. Герой сказки может пойти по тропинке, указанной Бабой-ягой, но может и сам выбрать одну из нескольких дорог на перепутье.

Итак, судьба одна из главных мифологем в тюркском фольклоре. Анализ тюркских эпосов и произведений литературы показывает, что в представлении тюрков судьба человека (то есть основные моменты жизни, ее продолжительность, присутствие в ней счастья или несчастья) предопределена еще до его рождения. С одной стороны, она неизбежна и зависит от воли Всевышнего, но в то же время у человека остается право выбора пути. Принятие решения, выбор доброго или злого поступка, хорошего или плохого пути, поступки и отношение к другим могут кардинальным образом изменить судьбу.

1. Denisov S. F. Fate as Existential and Mythologeme. Bulletin of Omsk University. 1999. Issue 4. P. 58-62 (In Russ.)
2. Isenbet N. Tatar Folk Riddles. Kazan: Tatar Book Publishing House, 1970. 568 p. (In Tatar.)
3. Malov S. E. Monuments of ancient Turkic writing. Texts and studies. Moscow-Leningrad: Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR, 1951. 452 p. (In Russ.)
4. Muhammadyar. Nury Sodur. Poems, verses. Kazan: Tatar Book Publishing House, 1997. 336 p. (In Tatar.)
5. Zaynullin J. G. Dictionary of Oriental Derivatives. Kazan: Magarif, 1994. 143 p. (In Tatar.)
6. Piotrovsky M. B. Islam and Destiny. The Concept of Fate in the Context of Different Cultures. Scientific Council on the History of World Culture. Moscow: Nauka, 1994. P. 92-97 (In Russ.)
7. UlagashevN. U.Altai-Buchay. Oirot Folk Epic / ed. A. Koptelova. Novosibirsk: Regional State Publishing House, 1941. 408 p. (In Russ.)
8. Maadai Kara: Altai Heroic Epic. Recording of the Text, Translation into Russian and Applications by S. Surazakov; Preparation of the Volume and Introductory Article by I. V. Pukhov. Moscow: Nauka, 1973. 474 p. (In Russ.)
9. Tatar Folk Riddles. Kazan: Tatarstan Book Publishing House, 1970. 568 p. (In Tatar.)
10. SagalaevA. M. Mythology and beliefs of the Altaians. Central Asian influences. Novosibirsk: Nauka. 1984.120 p. (In Russ.)
11. Ekvall R. B. Religious Observances in Tibet; Patterns and Function. University of Chicago Press, Chicago and London, 1964. 63 p.
12. Tatar Folk Art. Epics. Tom Prepared by Akhmetova F. V., Author of Introductory Articles and Notes. Kazan: Tatar Book Publishing House, 1984. 384 p. (In Tatar.)
13. Notebook Chingiz-nama. Salim Gilyazutdinov, the Author of Dictionaries and Commentaries Preparing the Book for Publication. Kazan: Iman, 2000.44 p. (In Tatar.)
14. Tursunov E. D. Ancient Turkic Folklore: Origins and Formation. Almaty: Dine-Press, 2001.172 p. (In Russ.)
15. Krinichnaya N. A. Thread of Life (Reminiscences of Images of the Deities of Fate in Mythology and Folklore, Rituals and Beliefs). Petrozavodsk: Petrozavodsk University Press, 1995. 41 p. (In Russ.)
16. Tatar folk art: Tales. Tom and Notes Prepared by H. H. Gatina, H. H. Yarmy, author of the introductory article L. S. Jamaletdinov, H. H. Yarmy. Kazan: Tatar Book Publishing House. Vol. 2.1978. 448 p. (In Tatar.)