• Ориенталистика
• 2020 год
• Том 3, № 4

Публикация включает перевод на русский язык 15-й главы из персидского агиографического сборника «Поминания друзей Божиих» ʻАттара (ум. 1221). Глава посвящена событиям жизни, деяниям и речениям хорасанского подвижника ʻАбдаллаха б. ал-Мубарака (ум. 797), авторитетного передатчика хадисов и аскета (zāhid), преуспевающего купца и сурового воина-муджахида, но прежде всего ‒ поклоняющегося (ʻābid) Богу. Это первый перевод данного текста на русский язык с оригинала (по критическому изданию М. Эстеʻлами). Он снабжен историко-филологическим комментарием и предварен кратким введением, содержащим информацию о жизни Ибн ал-Мубарака и его месте в традиции мусульманского благочестия. Отмечено, что, опираясь на арабские источники, ʻАттар создал иранскую версию житийного портрета «прототипа суфия», где акцентированы такие его черты, как смирение, самоуничижение, участие в чудесных событиях и чудотворство.

• персидская литература
• Иран
• ислам
• суфизм
• агиография
• Фарид ад-Дин ʻАттар
• ʻАбдаллах б. ал-Мубарак

Введение

В данной публикации приводится перевод главы 15 из «Поминаний друзей Божиих» (Taẕkirat al-awliyā), знаменитого житийного свода, написанного по-персидски Фарид ад-Дином ʻАттаром (ум. ок. 1221)¹. Глава посвящена описанию деяний и речений ʻАбдаллаха ибн ал-Мубарака (ум. 797), купца, ученого и аскета родом из Мерва. Компендиум ʻАттара нередко характеризуют в обзорных работах как сборник биографий «суфийских святых», что не вполне точно. В 72 главах этой книги даны 72 житийных портрета подвижников, каждый из которых принадлежит к awliyā (мн. ч. от valī) – «друзьям» Бога, избравшим Его и избранных Им, божьим угодникам, поглощенным любовью к Богу и ведущим войну с собственной «самостью». В число «друзей Бога» ʻАттар включил не только суфиев. В его книге представлены и авторитетные религиозные деятели ‒ основатели правовых толков (Ахмад ибн Ханбал, Абу Ханифа, Мухаммад аш-Шафиʻи), и шестой шиитский имам Джаʻфар Садик, и ранние «прототипы суфийев» – богомольцы (ʻubbād, мн. ч. от ʻābid) и аскеты (zuhhād, мн. ч. от zāhid), такие как Хасан Басри, Суфйан Саури, Фузайл б. ʻИйаз (Фудайл б. ʻИйад). К числу последних как раз и принадлежит ʻАбдаллах ибн ал-Мубарак, известный, прежде всего, как ученый муж и собиратель хадисов. В современном мире ислама он служит примером истинного мусульманина и эталонным образцом благочестия. Его биография, воссозданная по арабским источникам Усманом Джамалом [3], издана в сокращенном и адаптированном виде по-английски [4] и ориентирована на молодых мусульман, живущих на Западе. Ее название “ ‘Abdullah Ibn al-Mubarak. The scholar of the East and the scholar of the West” отсылает к характеристике Ибн Мубарака, приписываемой его соратникам на пути аскезы – Фузайлу б. ʻИйазу (ум. 803) и Суфйану ас-Саури (ум. 778). Они назвали его мужем Машрика (Востока), и Магриба (Запада), и того, что между ними (см. далее – Перевод), т. е. всего мусульманского мира, однако в английском переводе название приобретает и более широкий смысл. Ибн Мубарак представлен современному читателю как один из праведников общины (ʻуммы) в глазах современников и всех последующих поколений. Ф. Йахйа описывает его как ученого из Хорасана, муджахида воина, факиха-юриста и мухаддиса – передатчика хадисов, поклоняющегося Богу и преуспевающего в торговле, аскета и писателя, лингвиста и вождя благочестивых. Говоря о Ибн Мубараке, он отмечает, что в истории эпохи после пророчества редко встречаются личности, которые преуспели одновременно во всех аспектах жизни и были настолько влиятельными и вдохновляющими и при этом настолько скромными и смиренными [4, p. 5].

Как и многие ранние аскеты, Ибн Мубарак принадлежал к среде хадисоведов и приобрел известность благодаря составленной им «Книге аскетизма» (Kitāb az-zuhd). Эта книга, по определению А. Д. Кныша, «представляет собой сборник хадисов и благочестивых изречений, которые очень тщательно подобраны с целью подчеркнуть склонность Пророка, его семьи, сподвижников, последователей (ат-тāбиʻӯн), а также ряда более поздних мусульманских подвижников к отказу от жизненных благ и удовольствий» [5, с. 28]. Отличительной чертой собственного аскетизма автора, отмечаемой уже ранними биографами, было неприятие крайних форм tavakkul (упования на Бога) и активное участие в мирской жизни; на протяжении многих лет он, путешествуя между городами, вел успешную торговлю, жертвуя прибыль на нужды паломников и воинов-муджахидов, защищавших границы с Византией.

«Поминание Ибн Мубарака» в Taẕkirat включает сведения о разных направлениях его деятельности (карьера ученого, занятия торговлей, участие в войне), однако основное внимание автора сосредоточено не на них. Это житие – одна из ярких иллюстраций нарративной техники монтажа, представленной во всей книге ʻАттара и состоящей, в частности, в отборе и переводе с арабского именно тех историй и речений о каждом из «друзей», которые создают в совокупности его запоминающийся портрет и акцентируют главные черты его особой дороги на Пути к Богу. В случае с Ибн Мубараком ʻАттар смонтировал известия о его деяниях и речениях так, чтобы выдвинуть на первый план приметы «друга Бога» (чудотворство, вещие сны) и особенность духовного подвига (жизнь в миру и пребывание в Боге)².

В житии Ибн Мубарака реализован общий для большинства глав сочинения композиционный план³. Зачин, написанный рифмованной прозой (sajʻ), включает набор торжественных определений; они служат и подобием ʻунвана, украшающего начало повествования, и указанием на его лейтмотивы. Подвижник представлен как «глава закона (šarīʻat) и пути (ṭarīqat)», как «ведущий две войны» (с неверными и со своей душой-nafs⁴) и как «повелитель пера и меча», т. е. как прославленный умением совмещать противоположные друг другу занятия. О рождении и детстве ничего не сказано, повествование начинается с «духовного рождения» Мубарака – его «раскаяния» (tawba) и вступления на путь поклонения (ʻibādat). Далее приведены немногие биографические подробности (жизнь в родном Мерве, хадж и проживание в Мекке, возвращение в Мерв, где он обретает авторитет как среди факихов, так и среди мухаддисов, и становится «двусторонне одобренным», и т.д. Далее следует подборка «моментов», не определенных хронологически и не связанных каузально. Более пространные эпизоды «деяний», описывающие поступки святого или же его речения, включенные в некий ситуационный контекст, в основном приведены в первой половине жития; каждый из них вводится формулой naql ast «рассказывают, передают», после которой может следовать обозначение неопределенного времени (однажды, как-то, постоянно). В этой части Ибн Мубарак предстает как наставник, дающий уроки благочестия и при этом способный смиренно получать их от раба или иноверца (христианина, гебра), и как святой, сам творящий чудеса, участвующий в чудесных событиях и видящий чудесные сны (в том числе с явлением Пророка).

Речения маркированы персидским глаголом guft – «сказал», который вводит высказывание от первого лица; они приводятся и как самостоятельные изречения, и как ответы вопрошающим. Речения сгруппированы ближе к концу текста, хотя и здесь они перемежаются эпизодами деяний. Ибн Мубарак, учитель аскезы (zuhd) и собиратель хадисов и изречений о пользе ограничения благ и отказа от удовольствий, представлен у ʻАттара прежде всего как наставник, обучающий внешним добродетелям (обильный разум, следование cунне, исполнение религиозных обязанностей, вежество и внимание к собственным несовершенствам и правилам подобающего поведения (довольство своей долей, забота о близких, смирение и самоуничижение, гостеприимство). Отдельную компактную группу образуют речения Ибн Мубарака о tavakkul – уповании на Бога. Они включают и тезис о том, что добывание средств [к существованию] (kasb) ‒ не помеха упованию (утверждение, ставшее впоследствии предметом яростных споров между представителями разных суфийских братств).

Концовка этого жития, как и большинства прочих в книге, двухчастна и состоит из предсмертного наставления подвижника и чудесного сна, возвещающего о посмертной судьбе почившего. Сначала приведено наставление Ибн Мубарака об уповании на Бога. На смертном одре он отдал все имущество бедным и не пожелал обеспечить будущее своих дочерей, уверенный, что о них позаботится Бог, который «помогает праведникам» (Коран, 7:195(196)); в миг кончины он узрел рай. Затем следует сообщение о чудесном сне: кому-то из сподвижников явился во сне Суфйан Саури и ответил на вопрос о том, что стало с его соратником. Зачин и двухчастная концовка образуют у ʻАттара композиционную и концептуальную рамку жития: Ибн Мубарак, ведший две войны на пути к Богу – с внешними и внутренним врагами, по словам Суфйана, был удостоен особой награды – он оказался с теми, кто дважды в день направляется в Присутствие Истинного.

Перевод

Поминание ʻАбдаллаха ибн ал-Мубарака (да будет с ним милость Божья!)⁵

То украшение времени, тот столп защиты⁶ , тот глава закона (šarīʻat) и пути (ṭarīqat), тот воистину ведущий две войны⁷ , повелитель пера и меча, ʻАбдалах Ибн ал-Мубарак (да будет с ним милость Божья!). Его называли повелителем знающих⁸. В знании и отваге ему не было равных. Он принадлежал к почитаемым мужам пути и уважаемым знатокам закона. Он во владении науками достиг похвального положения. Он встречался со многими шейхами и снискал всеобщее одобрение. Его сочинения прославлены, а чудеса достопамятны. 

Однажды он проходил мимо, и Суфйан Саури⁹ сказал: «Приблизься, о, муж Востока (mašriq)!» [При этом] присутствовал Фузайл¹⁰, и он сказал: «И Запада (maġrib), и того, что между ними!» Как еще восхвалить того, кому выказал почтение Фузайл?!

Его раскаяние (tawba) началось вот с чего. Был он очарован юной рабыней‒ до такой степени, что потерял голову¹¹. Как-то зимней ночью он до рассвета простоял у стены [дома] возлюбленной (maʻšūqa), поджидая ее, а всю ночь шел снег. Когда раздался призыв к молитве, он подумал, что это – [еще] к вечерней молитве. Настал день, и он понял, что всю ночь был погружен в состояние [томления по] возлюбленной (maʻšūq). Он сказал себе: «Стыдись, о, сын Мубарака! Столь благословенную ночь до утра ты провел на ногах изза вожделения низшей души (nafs). А если имам во время молитвы читает суру подлиннее, то ты сходишь с ума!» Тут же сердце ему защемило от боли. Он раскаялся, предался поклонению¹² и достиг такой степени: однажды, когда его мать пришла в сад, она увидела, что он спит в тени розового куста, а змея, держа в пасти стебель нарцисса, отгоняет от него мух¹³.

Потом он покинул Мерв, и какое-то время провел в Багдаде, общаясь с шейхами¹⁴. После он отправился в Мекку и некоторое время прожил по соседству [с храмом]¹⁵. Потом он вернулся в Мерв. Жители Мерва признали его наставником. Половина [из них] придерживались пути фикха, а другая половина – пути хадисов¹⁶, и он был в ладах с каждой из них, так что его называли двусторонне одобренный¹⁷ из-за его согласия и с теми и с другими. И обе партии предъявляли права на него. Он основал там два постоялых двора (ribāṭ): один для приверженцев [опоры на] хадисы, а другой – для приверженцев [опоры на] суждение. Потом он отправился в Хиджаз и поселился вблизи [святых мест].

Рассказывают, что год он проводил в хадже, год – на священной войне, год – занимался торговлей, а свою прибыль делил между последователями. Беднякам раздавал финики, а косточки пересчитывал. И тому, кто больше всех съедал, за каждую косточку давал по дирхему.

Рассказывают, что как-то он путешествовал со сварливым [спутником]. Расставшись с ним, ʻАбдаллах заплакал. Спросили: «Почему ты плачешь?» Он ответил: «Тот бедняга ушел, а его сварливый нрав все так же при нем».

Рассказывают, что однажды он ехал по пустыне на верблюде. Повстречал дервиша и сказал: «О, дервиш! Мы богаты. Нас пригласили. А ты куда идешь¹⁸, ты-то гость незваный¹⁹!?» Дервиш ответил: «Поскольку хозяин щедр, он незваных гостей еще лучше принимает. Если вас он позвал в свой дом, то нас он позвал к самому себе». ʻАбдаллах сказал: «У нас, богатых, он попросил ссуду». Дервиш сказал: «Если он просил эту ссуду у вас, то просил ее для нас». ʻАбдаллах был пристыжен и воскликнул: «Ты говоришь правду!»

Рассказывают, что степень его благочестия была такова: однажды он спешился на стоянке, а был у него благородный конь. И он [ʻАбдаллах] погрузился в молитву, а конь пошел травить посевы. [Заметив это], он оставил там коня и ушел пешком, {сказал: «Он травит посевы слуг султана»}²⁰. А однажды он отправился из Мерва в Сирию ради того, чтобы вернуть тростниковое перо, которое он попросил [когда-то] и не вернул.

Рассказывают, что он проходил мимо. Слепому сказали: «[Вот] идет ʻАбдаллах ибн ал-Мубарак. Проси все, что тебе нужно». Слепой сказал: «О, ʻАбдаллах, погоди!» ʻАбдаллах остановился. [Слепой] попросил: «Помолись, чтобы Истинный (Возвышен он!) вернул мне зрение». ʻАбдаллах склонил голову и помолился. Тот сейчас же прозрел.

Рассказывают, что однажды он в первые десять дней [месяца] зу-лхиджжа²¹ отправился в пустыню, горя желанием совершить хадж. Сказал: «Я не там. По меньшей мере, исполню их (паломников) действия, потому что каждый, кто следует им в таких действиях, как не расчесывать волосы и не стричь ногти, получит долю от заслуги (ṯavāb) паломников». В это время подошла старуха с согнутой пополам спиной и клюкой в руке. Она сказала: «О, ʻАбдаллах! Действительно ли ты желаешь совершить хадж?» Ответил: «Это так». Тогда она сказала: «О ʻАбдаллах! Меня прислали ради тебя. Отправляйся со мной, чтобы я доставила тебя в [долину] ʻАрафат²²». ʻАбдаллах рассказывал: «Я сказал себе, мол, осталось всего три дня [и ответил старухе]: “Как ты доставишь меня в ʻАрафат?” Старуха сказала: “Это возможно вместе с тем, кто совершает традиционный предутренний намаз в Санджабе²³, выполняет религиозные обязанности на берегу Джейхуна²⁴, а восход солнца [встречает] в Мерве”. Я сказал: “Во имя Бога, [идем]!”. Я отправился в путь, одолел несколько великих вод, которые трудно пересечь на корабле. Когда мы добирались до каждой из вод, она говорила: “Закрой глаза”. Стоило мне закрыть глаза, как я видел себя на [полпути] через воду, и так продолжалось, пока она не доставила меня в ʻАрафат. Когда мы завершили хадж, исполнили обхождение [Каʻбы], бег, малое паломничество²⁵ и прощальное обхождение, старуха сказала: “Пойдем, у меня есть сын, который уже некоторое время в пещере [предается] подвижничеству”. Чтобы увидеть его, я пошел туда. Я увидел отрока ‒ бледного, слабого и источающего свет (nūrānī). Увидев мать, он упал ей в ноги, приник лицом к ее стопам и произнес: “Знаю ‒ не ты пришла, но Бог тебя прислал, ибо мне скоро уходить! Ты пришла, чтобы приготовить меня”. Старуха сказала: “О, ʻАбдаллах! Останься здесь, чтобы похоронить его!” И тут же отрок скончался. Мы похоронили его. Вслед за тем старуха сказала: “У меня нет никаких дел. Остаток жизни я проведу у его могилы. ʻАбдаллах, иди, а коли вернешься на будущий год ‒ меня уж не увидишь. Помяни меня молитвой!”».

Рассказывают, что ʻАбдаллах целый год был в заповедных пределах [Мекки]. Он исполнил [обряды] хаджа и на некоторое время заснул. Во сне он увидел, как два ангела спустились с небес. Один спросил у другого: «Сколько людей в этом году пришли с хаджем?» Другой ответил, мол, шестьсот тысяч. [Тот] спросил: «Скольким людям засчитали хадж?» Ответил: «Никому не засчитали». ʻАбдаллах рассказывал: «Когда я это услышал, мне стало не по себе. Я сказал [себе]: “Все эти создания из [разных] краев и сторон мира с такими тяготами и лишениями из всякой глубокой расщелины²⁶ шли долгими путями, пересекали пустыни ‒ и все это напрасно?” Потом тот ангел сказал: “В Дамаске есть сапожник по имени ʻАли б. ал-Муваффак²⁷. Он не совершил хаджа, но его хадж принят, и ради него всех простили”. Услышав это, я проснулся и сказал: “Надо отправляться в Дамаск и посетить этого человека!” Прибыв в Дамаск, я нашел его дом и позвал его. Вышел человек, я спросил, мол, как тебя зовут. Он ответил: “ ʻАли б. ал-Муваффак”. Я сказал: “Мне надо сказать тебе кое-что”. Он сказал: “Говори!” Я сказал: “Какое у тебя занятие?” Он сказал: “Чиню обувь”. Тогда я рассказал ему этот сон²⁸. Он спросил: “Как тебя зовут?” Я сказал: “ʻАбдаллах б. ал-Мубарак”. Он издал вопль, упал и лишился сознания. Когда он пришел в себя, я сказал: “Расскажи мне, что с тобой было!” Он сказал: “Тридцать лет я мечтал о хадже, скопил триста дирхемов от починки обуви и в этом году собирался в хадж. И вот как-то женщина²⁹ из моих домочадцев ‒ она была беременна, а от соседей, верно, доносился запах какой-то еды ‒ сказала мне, мол, пойди, достань немного этой еды. Я пошел, а сосед сказал: “Знай, что уже семь дней и ночей мои дети ничего не ели. Сегодня я увидел мертвого осла. Я отрезал кусок и приготовил кушанье. Для вас оно не дозволено”. Когда я услышал это, мою душу словно огнем обожгло. Я взял те триста динаров, отдал ему и сказал: “Потрать на детей, это и есть мой хадж!”» ʻАбдаллах сказал: «Ангел сказал правду во сне, ангел сказал правду о повелении и приговоре [Бога]!³⁰».

Рассказывают, что у ʻАбдаллаха был раб, купленный по договору³¹. Кто-то сказал ʻАбдаллаху: «Этот раб грабит могилы, а серебро отдает тебе». ʻАбдаллах опечалился. Как-то ночью он пошел вслед за ним (рабом). Тот направился на кладбище и открыл вход в могильный склеп (sar-i gūr-ī bāz kard). Там [внутри] был михраб, и он приступил к молитве. ʻАбдаллах смотрел на это издали. Тихонько подойдя ближе, он увидел, что раб, завернутый в дерюгу и в шейных оковах, плачет и рыдает, припав лицом к земле. Видя такое, ʻАбдаллах тихо отошел, заплакал и сел в сторонке. Раб оставался там (в склепе) до утра. Потом он вышел, закрыл вход в склеп, вошел в мечеть, совершил утренний намаз и воскликнул: «О, Боже! Настал день, и мой иносказательный хозяин³² хочет от меня дирхемов. Ты ‒ богатство бедняков, пришли [мне] ‒ Тебе ведомо, откуда!» Тут же в воздухе возникло свечение, и один дирхем серебра оказался у раба в руке. ʻАбдаллах не выдержал. Он встал, обнял голову раба и стал целовать ее, приговаривая: «Тысяча душ ‒ в жертву за такого раба! Тебе бы быть хозяином [дома] (xv āja), а мне ‒ рабом!» Раб, видя такое положение [дел], произнес: «О, Боже! Поскольку мой покров разорван и моя тайна открылась, в этом мире мне не будет покоя. В Своем могуществе Ты не обратишь меня в [повод] для смуты и приберешь мою душу!» Его голова еще была в объятиях ʻАбдаллаха, когда он отдал душу. ʻАбдаллах похоронил его в той же одежде и в той же могиле. В ту же ночь он увидел во сне главу [пророков] (благословение ему и мир!) и Ибрахима, друга [Бога]³³. Они оба приближались, каждый – верхом на Бураке³⁴. Сказали: «О, ʻАбдаллах! Почему ты похоронил этого друга нашего [завернутым] в дерюгу?»

Рассказывают, что однажды ʻАбдаллах вышел из мечети и шел в окружении большой свиты. Один юный потомок ʻАли³⁵ сказал: «О, сын [раба]-индийца, что же это творится? Я, отпрыск Мухаммада, посланника Бога, каждый день столько орудую шилом³⁶, чтобы добыть себе пропитание, а ты шествуешь с такой свитой и пышностью!» ʻАбдаллах сказал: «Это оттого, что я делаю то, что твой предок делал [сам] и наказал [другим], а ты этого не делаешь». Также говорят, что он сказал: «В самом деле, о, потомок главы [пророков], у тебя был отец (pidar) и у меня был отец. Твой отец был Избранником³⁷ (благословение ему и мир!), от него в наследство осталось знание (ʻilm). {А мой отец был из [обычных] людей мира, от него в наследство остался [этот] мир}. Я взял наследство твоего отца и обрел почет, а ты взял наследство моего отца и обрел унижение!» В ту ночь ʻАбдаллах увидел Посланника (благословение ему и мир!) во сне разгневанным. Спросил: «О, посланник Бога, в чем причина твоего гнева?» Тот сказал: «Ты вправду находишь изъяны в нашем отпрыске?» ʻАбдаллах проснулся и разыскал того потомка ʻАли, чтобы попросить прощения. В ту же ночь юный потомок ʻАли увидел во сне Пророка (благословение ему и мир!). Тот сказал: «Если бы ты был таким, как тебе подобает, он не смог бы сказать тебе тех слов!» Проснувшись, потомок ʻАли направился к ʻАбдаллаху, чтобы попросить прощения. Они встретились на пути [друг к другу], поговорили о том, что произошло, и покаялись.

Рассказывают, что Сахл ʻАбдаллах³⁸ постоянно приходил на занятия к ʻАбдаллаху. Однажды он вышел [оттуда] и сказал: «Я больше не приду к тебе на занятия, потому как сегодня твои рабыни взошли на крышу, позвали меня к себе и говорили [каждая], мол, о, мой Сахл, о, мой Сахл. Почему ты не наказываешь их?» ʻАбдаллах сказал своим последователям: «Будьте готовы, мы будем молиться над телом Сахла!» Сахл тотчас скончался³⁹, и они помолились над ним. Потом сказали: «О, шейх! Как ты узнал?» Он сказал: «Те, кто звал его, были гуриями. У меня нет никаких рабынь».

Рассказывают, что у него спросили: «Какие удивительные вещи (ʻajāyib) ты повидал?» Он сказал: «Я видел монаха, который ослабел от борений. Я спросил: “Долог ли путь к Богу, и каков он?” Он сказал: “Если ты знаешь Его, то знаешь и путь к Нему!” И сказал: “Как я буду поклоняться Тому, кого я не знаю, и станешь ли ты восставать против Того, кого знаешь?!” – То есть: познание [Бога] требует страха, а в тебе я страха не вижу. Неверие требует невежества, но я {вижу} себя сгорающим от страха⁴⁰. Его слова стали мне наставлением и удержали от многих неподобающих поступков».

Передают, что он сказал: «Однажды мне случилось быть⁴¹ в городе Рум⁴², и я увидел большое скопление народа. Какого-то человека растя нули между двумя палками⁴³, и [люди] говорили [тому, кто бичевал его]: “Если хоть чуть чуть оплошаешь, да прогневается на тебя великий идол! Бей сильно и часто!” А тот несчастный испытывал великую боль, но не издавал ни стона. Я спросил, мол, ты в такой большой беде, подвергаешься столь сильным ударам и не стонешь ‒ в чем причина? Он сказал: “Я совершил тяжкое преступление. По нашей вере (millat) положено так: пока человек не очистится от всего, чем владеет, он не произносит имени верховного идола. Ты, кажется, мусульманин. Знай, что я помянул имя верховного идола между двумя чашами весов. Это ‒ наказание за то”». ʻАбдаллах сказал: «По нашей вере Создатель таков, что тот, кто познает Его, не может поминать Его, ибо у познавшего Бога немотствуют уста ⁴⁴».

[Передают, что] однажды он, отправившись на священную войну (ġazv), сражался с каким-то неверным. Настало время молитвы. Он попросил неверного о приостановке [сражения] и сотворил молитву. Когда неверному подошло время молиться, неверный тоже попросил о приостановке. Когда он обратился к идолу, ʻАбдаллах сказал: «Сейчас я одержал над ним победу!» Ринувшись на него с обнаженным мечом, чтобы убить, он услышал голос: «О, ʻАбдаллах, и исполняйте верно договоры: ведь о договоре спросят⁴⁵», [что означает]: спросят о [твоей] верности договору. ʻАбдаллах заплакал. Неверный поднял голову, увидел ʻАбдаллаха с обнаженным мечом, плачущего. Спросил: «Что с тобой случилось?» ʻАбдаллах рассказал, как было, мол, вот какое мне вышло порицание из-за тебя. Неверный издал вопль и сказал: «Это неблагородно ‒ восставать и бунтовать против такого господа, который порицает друга ради врага!». Он стал мусульманином и прославился на пути веры.

Передают, что он сказал: «В Мекке я увидел прекрасного юношу, который собирался войти в Каʻбу. Вдруг он упал и потерял сознание. Я подошел к нему, и он тут же произнес [слова] исповедания веры. Я сказал ему, мол, о, юноша, что с тобой случилось? Он сказал: “Я был христианином. Хотел обманом⁴⁶ пробраться в Каʻбу, чтобы узреть красоту Каʻбы. Раздался голос: ‘Ты входишь в дом возлюбленного, а в твоем сердце ‒ враждебность к возлюбленному’. По-твоему, подобает входить в дом друга с сердцем, полным вражды к другу?”».

Передают, что как-то была холодная зима. Он шел по базару в Нишапуре и увидел раба в одной рубахе, который дрожал от холода. Сказал: «Что ты не скажешь хозяину, чтоб он купил тебе хоть какой-то халат?» Тот сказал: «Что я стану говорить, он сам видит и знает». ʻАбдаллах возрадовался, издал вопль и упал. Потом сказал: «Учитесь [правилам] Пути у этого раба!»

Рассказывают, что раз ʻАбдаллаха постигло несчастье. Люди пришли [выразить] ему соболезнования. Пришел также некий гебр и сказал ʻАбдаллаху: «Мудрый человек, когда его постигает несчастье, делает в первый день то, что невежа сделает через три дня»⁴⁷. ʻАбдаллах сказал: «Запишите эти слова, это мудрое изречение (ḥikmat)!».

Передают, что у него спросили: «Какое качество в человеке приносит наибольшую пользу?» Он сказал: «Обильный разум». Сказали: «А если нет?» Сказал: «Прекрасное вежество (ḥusn-i adab)». Сказали: «А если нет?» Сказал: «Сострадательный брат, с которым ты советуешься». Сказали: «А если нет?» Сказал: «Непрерывное молчание». Сказали: «А если нет?» Сказал: «Мгновенная смерть»⁴⁸.

Рассказывают, что он сказал: «У того, кто несерьезно относится к вежеству (adab), {появятся недостатки в [следовании] Сунне (sunnat)}. Того, кто несерьезно относится к Сунне, оставят без [исполнения] религиозных обязанностей (farāyiż). Того, кто несерьезно относится к религиозным обязанностям, оставят без познания [Бога], а тот, кто остается без познания ‒ ты знаешь, каково ему будет!» Сказали: «Бедняки этого мира ‒ вот такие. Каково достоинство (manzalat) бедняков Истинного?» Он сказал: «Сердце у друзей Истинного никогда не остается на месте». – То есть: оно непрерывно в поиске, ведь то, которое остановилось, явило свое стояние [на месте]⁴⁹. – Сказал: «Мы больше нуждаемся в малой толике вежества, чем во многом знании». Сказал: «Они ищут вежество теперь, когда наделенные вежеством ушли». Сказал: «Люди много наговорили, а по мне вежество ‒ это знание себя (nafs)». Сказал: «Проявлять великодушие, [отказываясь] от того, что есть у людей, благороднее, чем раздавать то, что есть у тебя⁵⁰». Сказал: «Тот, кто отдает один дирхем хозяину (xudāvand), мне больше по нраву, чем тот, кто раздает милостыню в сто тысяч дирхемов»⁵¹. Кто возьмет хоть медную монету из недозволенного, не является уповающим [на Бога] (mutavakkil).

Сказал: «Упование [на Бога] (tavakkul) ‒ не когда ты видишь упование в своей душе (az nafs-i xv ad), упование ‒ то, что Бог (возвышен Он!) сочтет в тебе упованием!» Сказал: «Добывание средств [к существованию] (kasb) ‒ не помеха вверению себя [Богу] (tafvīż) и упованию. Оба эти [вида] служения наличествуют в добывании средств [к существованию]». Сказал: «Если кто-то зарабатывает себе на пропитание, ему подобает обеспечить себя на случай болезни и оплатить саван на случай смерти». Сказал: «Ничего нет хорошего в человеке, который не добывал смиренно средств [к существованию]». Сказал: «Добродетель (muruvvat) довольства [своей долей]⁵² лучше, чем добродетель дарения». Сказал: «Отречение [от мира] (zuhd) ‒ в том, чтобы полагаться на Бога и любить бедность». Сказал: «Тому, кто не отведает пищи рабского служения (bandagī), никогда не будет [дано] вкушение⁵³». Сказал: «Когда у кого-то есть жена и дети, и он содержит их как подобает, и просыпается по ночам, видит, что дети не укрыты, и накрывает их покрывалом, то деяние для него благороднее, чем [участие в] священной войне». Сказал: «Кто наиболее возвышен среди людей, сам должен считать себя самым ничтожным».

Сказали: «Каково [твое] суждение о сердце?⁵⁴» Сказал: «[Ему следует] быть вдали от людей». Сказал: «Гордиться перед богачами и быть смиренным с бедняками ‒ это относится к смирению (tavāżuʻ)!» Сказал: «Смирение в том, чтобы проявлять гордыню перед тем, кто выше тебя в этом мире, и смирение ‒ перед тем, кто ниже». Сказал: «Подлинная надежда (rajā) ‒ та, что вырастает из страха (xawf), а коли надежде [человека] не предшествует страх, то скоро тот человек успокаивается и не движется [вперед]». Сказал: «То, что возбуждает страх, чтобы он утвердился в сердце, ‒ это постоянное размышление [о Боге] (murāqabat), тайно и в открытую».

Передают, что в его присутствии шел разговор о клевете. Он сказал: «Если я стану клеветать, то возведу поклеп на моих родителей, ведь они более всех достойны моего добродеяния»⁵⁵.

Передают, что однажды пришел некий молодой человек, упал ʻАбдаллаху в ноги, зарыдал и воскликнул: «Я совершил такой грех, что стыдно сказать!» ʻАбдаллах сказал: «Говори, что ты сделал!» Тот сказал: «Я совершил прелюбодеяние». Шейх сказал: «Я боялся, вдруг ты оклеветал [кого-то]!» Какой-то человек попросил у него наставления. Он сказал: «Пекись о Боге!» Человек спросил: «Как истолковать это?» Он сказал: «Всегда будь таким, как словно бы ты [при этом] видишь Бога (велик Он и славен!)!»

Передают, что он при жизни все свое имущество отдал беднякам. Однажды к нему пришел какой-то гость, он истратил [на прием] все, что у него было, и сказал: «Гости ‒ посланцы Бога (велик Он и славен!)!» Жена [из-за этого] затеяла с ним ссору. Он сказал: «Не стоит держать в доме жену, которая ссорится со мной из-за такого». Он вернул выкуп за нее и развелся с ней. Господь (возвышен Он!) повелел, чтобы девушка из знатного рода пришла в его собрание и возлюбила его речи. Она пошла домой и попросила отца, мол, отдай меня ему в жены. Отец дал дочери пятьдесят тысяч динаров и отдал дочь ему в жены. Во сне ему явили: «Ты развелся с женой ради Нас. Вот тебе замена, чтобы ты знал ‒ никто не понесет убытка подле Нас!».

Во время кончины, когда у него началась агония, он отдал все свое имущество бедным. Один мурид, бывший у его одра, сказал: «О, шейх! У тебя три маленьких дочери, а ты прощаешься с этим миром. Оставь им что-нибудь! Какие распоряжения ты сделал о них?» Он сказал: «Я поведал о них. И Он помогает праведникам!⁵⁶ Он ‒ устроитель дел праведных людей, и тому будет лучше, чьи дела устраивает Он, а не ʻАбдаллах». Потом, в миг смерти он открыл глаза и стал смеяться и говорить: «Для подобного этому пусть труждаются труждающиеся»⁵⁷.

Суфйана Саури (да помилует его Бог!) видели во сне. Спросили: «Что сделал с тобой Бог (велик Он и славен!)?» {Сказал: «Помиловал!»}⁵⁸. Спросили: «Каково положение ʻАбдаллаха б. Мубарака?» Сказал: «Он с теми, кто дважды в день направляется в Присутствие Истинного».

1. Farid ad-Din ‘Attār’s Memorial of God’s friends: Lives and sayings of Sufis / Transl. and intr. by P. E. Losensky. New York; Mahwah: Paulist Press (The Classics of Western Spirituality Series); 2009. 434 p.
2. Чалисова Н. Ю. Путь и дороги праведных в книге ʻАттара «Поминание друзей Божиих» // ШАГИ/STEPS: Журнал Школы актуальных гуманитарных исследований. 2016. Т. 2. № 2–3. С. 194–207.
3. Jamāl, Muḥammad ʻUṯmān. ʻAbdullāh ibn al-Mubārak, al-Imām al-Qudwa. Dimašq: Dār al-Qalam; 1990. 304 c. (На араб. яз.)
4. The Life of ‘Abdullah Ibn al-Mubarak. The scholar of the East and the scholar of the West / Compiled by Farhia Yahya. Based on the book ‘Abdullah ibn al-Mubarak, al-Imam al-Qudwah’ by Muhammad ‘Uthman Jamal. Al-Faatih Publishing; 2015 (Kindle Edition). 121 p.
5. Кныш А. Д. Мусульманский мистицизм. М.; СПб.: Диля; 2004. 453 c.
6. Чалисова Н. Ю. «Сила моя от голода, а слабость – от сытости»: житие Сахла Тустари // ШАГИ/STEPS: Журнал Школы актуальных гуманитарных исследований. 2016. Т. 2. № 2–3. С. 258–279.
7. Чалисова Н. Ю. Суфийский nafs как термин доктрины и персонаж жития: проблемы перевода // Ориенталистика. 2019. Т. 2. № 2. С. 421–434.
8. Лахути Л. Г. Душа и нафс в поэзии ‘Аттара (к составлению авторского словаря) // Ориенталистика. 2019. Т. 2. № 2. С. 435–446.
9. Šayx Farīd al-Dīn Muḥammad ʻAṭṭār Nišābūrī. Taẕkiratu-l-awliyā’. Barrasī, taṣḥīḥ-i matn, tawżīḥāt va fahāris: duktur Muḥammad Istiʻlāmī. Čāp-i16. Tihrān: Intišārāt-i Zuvvār; 1386/2007. 915 с. (На перс. яз.)
10. Лахути Л. Г. Осмотрительность и упование: законовед Суфйан Саури и суфий-воин Шакик Балхи // ШАГИ/STEPS: Журнал Школы актуальных гуманитарных исследований. 2016. Т. 2. № 2–3. С. 229–244.
11. Ислам. Энциклопедический словарь. М.: Наука; ГРВЛ; 1991. 315 с.
12. Dihxudā ʻAlī Akbar. Luġat-nāma. Tihrān: Muassisa-yi Intišārāt va Čāp-i Dānišgāh-i Tihrān; 1993‒1994 (14 vols.). –
13. Аль-Худжвири. Раскрытие скрытого. Старейший персидский трактат по суфизму / Пер. А. Орлова; С англ. пер. Р. Николсона; Науч. ред. рус. пер. Н. И. Пригарина. М.: Единство; 2004. 481 с.
14. The Tadhkiratu ‘l-Awliyā of Shaykh Farīdu ’D-Dīn ʻAṭṭār. with a critical intr. By M. Qazwīnī / Ed by R. A. Nicholson. London: Luzac & Co.; Leiden: E. J. Brill; 1905. Part. 1. 456 p.